Перейти к содержанию

Рекомендуемые сообщения

Брюнетка?...

Да. Темные волосы и серые глаза. Меня тут поймали на нарушении ЛОРа, но увы, я уже ничего с этим не могу поделать. Сарин против какой-то другой Таш )

И спасибо за отзыв!

 

Часть 9

 

***

 

Устало вытянувшись на согретых подземным теплом камнях, Ташпи задумчиво смотрела в умирающий закат. Рухнувшее за черненые пеплом горные пики солнце роняло последние искры в стремительно темнеющее небо, вцепляясь в те немногие облака, что оказались в его досягаемости с таким же отчаянным упорством, с каким повисший над пропастью держится за подвернувшийся под руку пучок травы. Уже напившийся вечерней прохладой ветерок бесцеремонно скользил по обнаженной коже невидимыми ладонями, отчего по телу колдуньи пробегали волны зябких мурашек.

 

– Замерзла? – шепнула та, чьи губы и ладони лишь несколько минут назад с властной настойчивостью требовали от целительницы беспрекословного подчинения.

 

– Немного, – призналась Таш, протягивая руку, чтобы коснуться любовницы.

 

– Иди-ка сюда... – пробормотала та, подтягивая колдунью поближе, чтобы накрыть собой. Ташпи обдало жаром все еще не изгнавшего болезнь тела. А может быть, это избыток силы, слишком большой для хрупкой смертной оболочки, сжигал свою обладательницу. Ответа волшебница не знала и даже не пыталась искать. Просто запустила пальцы в расплавленное золото волос, признаваясь своей пациентке и мучительнице, что ей сейчас хорошо. Очень-очень хорошо.

 

– Вечер. Снова вечер. – Взгляд Ташпи зацепился за провожающую в последний путь дневное светило звезду. – Знаешь, Блодскал, я перерыла все свои записи, но не обнаружила в них ни единого упоминания о каких-либо зависимостях времени суток с периодами просветления у корпрусных больных. И все же я совершенно уверена, что тебе лучше именно тогда, когда ночь истекла, а день еще не набрал силу. И наоборот.

 

– В наблюдательности тебе не откажешь, – хмыкнула пациентка. – Да, это именно так.

 

– Я могу исправить свои записи или это... индивидуальная особенность? – решилась уточнить колдунья.

 

– Любопытная. Упрямая. Талантливая. Что ты забыла в этой дыре? – услышала Таш вместо ответа на свой вопрос.

 

– Жизнь.

 

Целительница болезненно дернула головой, досадуя на себя, что ответ прозвучал сухо, чуть ли не резко.

 

– Прости. Это... не самая простая для меня тема.

 

Сильные пальцы сомкнулись на запястьях Таш, прижимая их к земле. Жадные губы впились в рот, подчиняя и выгоняя из головы колдуньи все лишние мысли. Целую вечность спустя, когда судорожно глотающую воздух целительницу отпустили, она услышала, наконец, неохотное признание:

 

– Тебе не стоило об этом знать, но да, связь моего состояния с временем не случайна и на прочих не распространяется.

 

Оглушенная догадкой Ташпи испуганно распахнула глаза и еле слышно выдохнула:

 

– Луна и звезда?

 

В наступившем молчании Ташпи остается только наблюдать за мучительным угасанием последнего отблеска света на горизонте. Тихий конец длительной агонии. Что-то фальшивое чудится колдунье в обступившей их тишине. Что-то недоброе – в накрывшем их темном куполе, на котором не торопится проступать бесстыдно-яркая россыпь звезд. На лицо Блодскала падает случайный сполох от догорающего костра, и Ташпи пользуется представившейся возможностью заглянуть девушке в глаза.

 

От залепившей их незрячий взгляд серой мути хочется отшатнуться.

 

– Я чувствую его дыхание, – едва слышно шепчет пациентка и, спустя пару гулких ударов сердца, откатывается, выпуская Таш на свободу.

 

Та тянется к мантии, спеша защититься от стылого дыхания ночи. Грубоватая, но плотная, добротная ткань касается слишком нежной для затерянной в провинциальной вневременности колдуньи, принося все еще не излечившейся от аристократических замашек целительнице иллюзию безопасности.

 

– Чье дыхание? – зачем-то переспрашивает Таш застывшую в мертвенной неподвижности фигуру: Блодскал сидит, обхватив руками колени и уставившись то ли вдаль, то ли в себя.

 

– Дагот Ура, – дергает головой в направлении нависшего над Маар Ганом жерла девушка. – Сегодня ночью будет буря.

 

– Сарин... – растерянно роняет Ташпи Ашибаэль, на которую вязкой волной обрушивается мучительная тревога.

 

Вопреки данному обещанию огнеглазый воин все еще не пришел.

 

***

 

Успел ли вечер окончательно истаять или буря нетерпеливо сожрала последние проблески света, накинувшись на затерянный на склонах вулкана городок не дожидаясь ночи, Ташпи так и не узнала. Песок больно ударил по глазам, слепя, и время для отвлеченных размышлений разом вышло.

 

По счастью, костер успел почти догореть, а те немногие искры, что сумел раздуть в устало багровевших углях зло завертевшийся в тесной хватке ущелья ветер, послушно умерли под башмаками колдуньи. Лишь одна в бессильной ярости ужалила голую ногу, заставив целительницу болезненно ойкнуть, но Блодскал даже не повернула головы, продолжая настойчиво таращиться в наполненную пеплом и песком в пустоту.

 

Ташпи от зрелища спокойно сидящей пациентки пробрал озноб, столько противоестественности чувствовалось в этой неподвижности. Торопливо сгребая в охапку небрежно раскиданную одежду, колдунья вцепилась в больную и потянула в дом.

 

Подумать о том, что будет делать, если Блодскал вздумает сопротивляться, целительница не успела: пациентка вяло и заторможено, но слушалась, дав себя довести до обеспокоенно скрипнувшей двери и дальше, в спертое тепло и пропитанный запахами снадобий покой.

 

Теперь можно было не торопиться, но бившаяся внутри тревога за одного упрямого воина требовала выхода, и Ташпи завертелась в болезненно-суетливых хлопотах. Обиженно брякнула печная заслонка, ворчливо затрещали неохотно занимающиеся пламенем поленья. Не без труда натянув рубашку на по-прежнему витающую в мире грез пациентку, целительница взяла девушку за подбородок и бесцеремонно влила в нее очередную порцию лекарства. Затем недовольно загремело ведро, а метла сердито зашоркала по и без того чистому полу. «Где тебя дреморы носят, Сарин?!»

 

– Рассказывай, – хрипло, но вполне внятно раздалось из-за спины, и резко развернувшаяся целительница натолкнулась на все еще темный, но вполне осмысленный взгляд своей подопечной.

 

– Я?! – взвилась колдунья, слишком взвинченная, чтобы сохранить самообладание. – Нет, это ты рассказывай. Кто ты такая, Блодскал? Те сказки, что распространяют эшлендеры, и так не любит Трибунал... В них содержится крупица правды? Ты и вправду тот легендарный Луна и Звезда, о котором тут мне уши прожужжали, несмотря на все ординаторские запреты? Великого героя данмеров колотит от лихорадки на кухне какой-то беднячки? Смешно...

 

Тихий смех расплескался по кухне.

 

– Согласна, это и вправду смешно. Судьба вообще любит шутить. Но, подозреваю, тебе это и самой отлично известно. Ты услышишь мою историю, обещаю. По крайней мере, ту часть, что известна мне. Но взамен я хочу услышать твою. Что ты делаешь тут, Ташпи? Что привело тебя, молодую, талантливую и красивую, в эту дыру? Страх? Обида? Разочарование?

 

– Первое, – сдавленно призналась колдунья, полуотворачиваясь. Тема была слишком болезненной. – Впрочем, второго и третьего тоже хватило.

 

Тонкие, слишком тонкие для таящейся в них силы пальцы нежно проводят по щеке целительницы, и Ташпи не выдерживает. Со всхлипом она утыкается в плечо своей пациентки, чтобы отпустить ту горечь, что копилась в ней все эти долгие месяцы.

 

***

 

Если мужчине нужно выговориться, он идёт в таверну, заказывает бутылку суджаммы или гриифа и изливает душу первому подвернувшемуся под руку собеседнику, если тот оказывается достаточно терпелив, чтобы не уснуть в процессе, и ленив, чтобы не подняться и уйти. У женщин же искать на дне бутылки истину, утешение или забытье не принято.

 

Когда у Ташпи закончились слезы, она отстранилась от Блодскала, снова заковывая себя в доспех вызывающе безупречного спокойствия. Та невесело усмехнулась и, протянув руку, убрала с лица колдуньи прилипшую ко лбу темную прядь. Взгляды девушек переплелись, куда более тесно, чем каких-то полчаса назад тела, и волшебница поняла, что расскажет. Выплеснет на самую странную из своих пациенток всё то, что должно было превратить её жизнь в кошмар, а вместо этого помогло найти себя. Если Ранис рассчитывала, что заставит свою бывшую соперницу по ночам просыпаться с воплями ужаса, чтобы потом рыдать до утра, то она крупно промахнулась. Смешно, но именно сейчас, в нищете и безвестности, Ташпи Ашибаэль, наконец, осознала себя сильной. Куда более сильной, чем та глупая, надутая от спеси девчонка, что так легко позволила одержать над собой верх.

 

У женщин, если им нужно выговориться, есть свой, проверенный не меньшим числом столетий, чем у мужчин, ритуал.

 

Вскипела вода в почерневшем от времени и окислов кувшине. Всыпанная туда горсть коммуники наполнила комнату терпковатым, освежающим ароматом. Щепотка рубраша, чтобы добавить пряность хвойного эфирного масла. Закрыть салфеткой, поставить у печи и подождать, пока настой созреет. А пока достать из шкафа корзинку чуть засахарившегося скаттла, нарезать аккуратными дольками и разложить весьма скромное угощение на тарелочке из тонкой, немного помятой жести.

 

Да, раньше на её столе стояло лучшее стекло, какое умеют изготавливать данмеры, каждый Дом которых мог похвастаться своим собственным рецептом изготовления пигмента для его окраски. И хранил секрет как зеницу ока.

 

Зато знаменитую альдрунскую керамику Ташпи могла позволить себе и сейчас, благо солнечный аурипигмент, непроницаемый как ночь магнетит и известная также как драконья кровь киноварь добывались именно тут, в залегающих рядом с геотермальными источниками жилах, в изобилии рассеянных по окрестностям Маар Гана.

 

Пузатые глиняные чашки с затейливой росписью целительнице подарил Сарин, и сейчас, пока Ташпи осторожно разливала себе и Блодскалу горячий отвар коммуники, сердце её снова укололо беспокойство. Там, снаружи, воина подстерегали ночь, буря и чудовищные порождения пепла.

 

– В этом мире, если у тебя за спиной не стоит чьей-то силы, то за твою жизнь никто не даст и ломаного гроша, – начала свой рассказ Ташпи Ашибаэль. – Так или иначе, ты должен выбрать, кому отдать свою верность, свой талант и свой труд в обмен на покровительство. Для тех же, кто одарен способностями к волшебству, этот вопрос стоит особенно остро. Ни Телванни, ни Гильдия Магов не терпят конкурентов. Сокрушить друг друга им пока не удается, но судьба отбившегося от стаи одиночки предрешена. Можно годами прятаться от чужих глаз в забытой всеми пещере, медленно сходя с ума от одиночества. Можно искать в запрещённых ритуалах ключ к силе, которая, как кажется, станет спасением от страха. Только конец один. Если повезёт, тебя разорвут порожденные тобой чудовища. Иначе тебя отыщет карательный отряд Храма. Или твои же бывшие коллеги. Гильдия не терпит тех, кто может бросить тень на её имя. Гильдия вообще мало что терпит.

 

– Значит, ты предпочла присягнуть Гильдии Магов, – без малейшего оттенка вопроса с задумчивостью произнесла Блодскал.

 

– Вот уже восемь месяцев, как мое имя вычеркнуто из её списков, – спокойно, слишком спокойно начала Ташпи свой рассказ.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Прочитал первые строки - заманило, скопипастил в ворд, на досуге с чашечкой кофе прочту. Обожаю сии творения.
Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • 4 месяца спустя...

Интермедия

 

Нет, я никогда не верила, что мне суждена долгая жизнь, а уж скромная кончина в собственной постели и вовсе рассматривалась не иначе, как дикая фантазия. И все же к неизбежности своей скорой смерти я оказалась не готова. Даже среди жадных поцелуев оттащившей меня от края на несколько упоительно сладких мгновений девчонки мне ни на мгновение не удавалось забыть о неотвратимости финала.

 

Нереварин потерпела поражение. На этот раз окончательное.

 

Оставалось со смирением принять свою судьбу, торопливо впитывая оставшиеся дни. Глотая их без остатка, до последней горьковатой, но такой сладкой капли. Страшась пролить торопливо мелькнувший блик солнечного луча на высунувшуюся из-за горы тучку, порыв по-вечернему ленивого ветерка, ласковое касание тепла догорающего костра.

 

Я заглядывала в прозрачную глубину взгляда своей целительницы и видела там отражение утреннего неба. Теплого, полного сострадания к смертным, неба. Я любовалась её тонкими, полными нервного изящества запястьями и думала о том, сколько силы заключено в этом хрупком теле. Сколько мужества нужно, чтобы встать наперекор людям, смертельно опасной заразе, воле пробудившегося божества, самому року.

 

А героем снова назовут меня. Смешно.

 

Смешно и грустно.

 

Я сидела на колченогом табурете у неказистого стола, сжимала в ладонях пузатую чашку с горячим питьём, слушала рассказ колдуньи и думала.

 

Кто защитит эту темноволосую гордячку, с таким умением находящую себе неприятности, если я умру. Кто защитит тысячи других женщин, детей, стариков, греющихся у сових очагов этой ночью, если Нереварина не станет. Кто остановит Дагот Ура? Кто призовет к ответу Троих?

 

Пусть смерть неизбежна, но кое-что до нее я успею.

 

Глава 10

 

"Тревожные вести, старина, но я к ним, пожалуй, привык. Нынче не сыщешь хорошего известия, даже если будешь по примеру древних безумцев искать их в полдень с зажжённым факелом. Наш железный старик не жалуется, но мы, те, кто стоит к пастырю слишком близко, видят отблеск страха в его глазах. О нет, страха не за себя, но за судьбу тех, кто вверен под его опеку.

 

Ты говоришь, дыхание Проклятого все жарче, а я отвечу тебе, что наши всеблагие покровители оставили нас наедине со своими заботами. В городе поэта давно не слышно песен, а по лестнице тысячи ступеней никто не поднимался более года. Великий занят и ему не до забот смертных".

 

Какие тревоги бы не одолевали автора строк, затейливая каллиграфическая вязь оставалась безукоризненно ровной. Почерк доверенного секретаря Патриарха внушал зависть его однокашникам ещё тогда, когда они вместе протирали штаны и рясы за пыльными фолиантами в Зале Мудрости.

 

С тех пор минуло слишком много лет, и вихрастый задира Эндрин превратился в сладкоречивого магистра Ллетри, правую руку высшего иерарха Храма Троих, но порывистой горячности до конца не утратил. Правда, проявлять её предпочитал только перед старыми товарищами, теми, кто знал его еще как Нетча, чей безжалостный и меткий язык умел уязвить в самое больное место. Рейвел в это число входил, хотя друзьями Нетч и Скриб никогда не были.

 

Дотошный и въедливый, Сален даже самую неподъемную задачу брал измором, копая вокруг неё с маниакальным упорством. Полезная способность для сына скорняка, за спиной которого никогда не будет денег и влияния семьи. Родится Ллетри куда полезнее, чем Рейвелом, хотя пример ходячей бездарности Тендаса доказывал, что одного состояния матушки для карьеры в Храме недостаточно. Эндрин мог сколько угодно играть в легкомысленного баловня судьбы, богатого простака, которому досталось слишком много, но это не значит, что он им когда-нибудь был.

 

Отложив недочитанное письмо - дешевый пергамент, никаких гербовых печатей и витиеватых подписей, лишь простенький оттиск в виде нетча внизу, высокий суровый мужчина поднялся из-за стола, чтобы сделать несколько медленных, рождённых не находящим для себя выхода нервным напряжением, шагов по крохотной келье.

 

Комната храмовника била в глаза почти вызывающим аскетизмом. Избитый тюфяк в нише, заменяющей постель, широкий, заваленный книгами стол рядом с которым мостился неказистый и жёсткий даже на взгляд стул с высокой спинкой и невзрачная, но безукоризненно чистая циновка на полу. В сундуке лежала пара смен одежды, столь же строгой и лишенной внешних изысков, как хозяин. На полках грубо сбитого стеллажа - зелья, алхимические приборы и единственная признаваемая священником роскошь, громоздкие, в толстых, окованных железом обложках фолианты.

 

"Можешь гордиться: твоё донесение было удостоено высочайшего внимания. Принёс его ты в недобрый час. Ересь нынче растет из каждого угла, подобно грибам после дождя, и шляпки у этих плодов земли отсвечивают лиловым. Но не так ядовит копринус, как измышления обезумевших от ядовитых испарений вулкана дикарей. Ни одного года не проходит, чтобы они не провозгласили очередного бедолагу воплощением героя, возвращения которого ими ожидается с таким нетерпением. Скорбные разумом, им невдомек, что не смертному справиться с тем, что под силу лишь богам…"

 

Рейвел на несколько минут прикрыл уставшие глаза, с силой потер виски. Ради чего Нетч писал эти строки, излагая то, что священник прекрасно знал и сам? Что хочет сказать своему бывшему однокашнику правая рука старого интригана, привыкшего не доверять свои настоящие мысли никому и ничему?

 

"Никс сделал стойку на твоего Чужеземца. Ты же знаешь Никса, его хватка всегда была железной. Сами двемеры не извлекут того, кому не посчастливилось оказаться сжатым в его не знающих пощады челюстях. Он пустил по следу пару гончих, так что можешь не беспокоиться, проблема будет решена. На тебя Высокий Совет возлагает лишь организацию встречи посланцев с… объектом их интереса.

Не вмешивайся. Смотри. Слушай. Глупцы считают Старика мягким, когда он не хочет, чтобы страдали невинные, но это не мягкость. Это - мудрость. И мудрость эта говорит, что скоро, очень скоро нам предстоят жестокие битвы. Битвы, в которых каждая толика информации будет ценнее эбонита".

 

***

 

- Урожай четыреста семнадцатого, - задумчиво обронил вальяжно развалившийся напротив Траласа черноволосый мужчина с неприятно-хищным взглядом. То ли едва приметные трещинки у глаз залегали слишком остро, то ли затейливые изгибы проходящей через всё лицо зелёной татуировки невольно будили тревогу, напоминая о тех временах, когда несмываемые линии несли куда больше смысла, чем сейчас, и смысла страшного.

 

Но нет, едва ли собеседник Траласа развлекался кровавыми ритуалами, или служил кому-то из жестокосердных Лордов Даэдра. С тех пор как данмеры перестали поклоняться своим жадным до крови повелителям, минуло слишком много веков. То, что когда-то служило внятным всякому посвященному символом, стало не более чем украшением. Впрочем, новоиспеченный адепт Храма не слишком утруждал себя образованием, чтобы быть в курсе подобных тонкостей. Когда-то он и сам намеревался сходить к татуировщику, чтобы придать своей излишне слащавой внешности немного агрессивной мужественности, но был вовремя пойман маменькой.

 

Паучихе было совершеннейшим образом наплевать, что неудавшийся отпрыск выставит себя на посмешище... ровно до тех пор, пока его глупость не начинала бросать тень на семью. Званием недоумного выкидыша заражённого чесоткой грязекраба и лишением карманных денег Тралас не отделался: старшая Рендас обладала неженской силой, была скора на руку и совершенно не гнушалась пользоваться широким плетеным ремнем из шкуры кагути, надолго оставлявшей на нежной коже избалованного недоросля медленно вызревающие из сини в нездоровую желтизну отметины.

 

- Четыреста семнадцатого? - зачем-то уточнил Тралас Рендас и заглянул в узорчатый кубок, пытаясь оценить насыщенность цвета шейна со столь впечатляющей выдержкой.

 

В тот, выдавшийся особенно теплым и сухим, месяц последнего зерна, когда неторопливо вызревали отправившиеся в бродильный чан ягоды коммуники, шёл третий год открытия Вварденфелла. Покинутая данмерами земля успела отдохнуть, вдосталь напитаться солнцем и дождём, надышаться зыбко-прозрачными рассветами и мятежно-огненными закатами, чтобы затем щедро поделиться накопленным с теми, кто пришёл встревожить её девственное лоно безжалостным плугом и пролить своё семя в кровоточащие чернозёмом раны.

 

- Интересный был год, - объяснил данмер с татуировкой, легонько качнул кубок, чтобы полюбоваться на маслянисто стекающее по стенкам золото. - Насыщенный. Поговаривают, что этот обещает быть не хуже.

 

Позабавил ли озадаченный взгляд Траласа мастера оружия, известного своими воинскими умениями не только в Балморе, или вызвал раздражение, храмовник этого не узнал: лицо тёртого жизнью воина осталось непроницаемым. Алчущие достичь совершенства в навыках обращения с клинками и молотами стекались к Тедрину Бренуру со всего южного побережья. О том же, что он числится одним из лучших боевиков Камоны Тонг, знало куда меньшее число народу.

 

Чтобы добиться встречи с ним, Траласу пришлось вывернуться из собственной кожи, изобретая достаточно уважительный повод для отлучки (Храм не приветствовал пренебрежение собственными обязанностями), собственноручно подделать письмо от "заболевшей маменьки", пережить долгое, вытрясшее из молодого храмовника всю душу путешествие, от которого до сих пор ныли отшибленные о собственные кости потроха, а оказавшись в Балморе, начать не с горячей ванны и пропитанных ароматным маслом ладоней смазливой массажистки, а с торопливых встреч с теми, кто мог подёргать за нужные ниточки. Но дело того стоило. Определённо стоило.

 

- А что такого произошло десять лет назад? - без особой охоты поинтересовался Тралас. Перейти от светской болтовни к делу мешал подоспевший с горячим Банур Серан. Хозяин трактира счёл гостей достаточно важными особами, чтобы обслужить собственноручно и теперь с важной неторопливостью раскладывал столовые приборы.

 

- Красная гора проснулась, - коротко обронил мастер Бренур.

 

Рука Банура Серана дрогнула, чуть не опрокинув на скатерть соусницу.

 

- Ох, недоброе нынче времечко, - забормотал трактирщик. - Ох, недоброе... Гора эта проклятая дымит, безумцы повсюду вылазят, а у нас… да вы, молодой господин, и не слышали, наверное... Жуткое дело случилось намедни. Вы ж знавали господина Совора Трандела? Да и у мастера Веласа, помнится, что-то заказывали.

 

- Да, - кивнул Тралас. - Кстати, передавайте им от меня привет и наилучшие...

 

- Нельзя-с... никак нельзя-с, - тоскливо забубнил Банур Серан, и только тогда молодой храмовник заметил, что хозяин "Клуба Совета" неуловимо изменился. На дне тревожно выпученных глаз затаился застарелый, въевшийся до самых кишок страх. - Это случилось прямо здесь, в моей таверне... ох, горюшко-то горькое... Всех убил, всех...

 

- Кто убил? Кого? - нахмурился Тралас, пытаясь вычленить из причитаний трактирщика хоть что-то осмысленное.

 

- Совора Трандела, Танелена Веласа и ещё троих… достойных граждан сего города убил какой-то наёмник. Месяц тому назад. - Голос мастера оружия был сух и бесстрастен. Как будто не его коллег по цеху лишили жизни.

 

- Один? - обалдел Тралас. - Один наёмник убил пятерых?

 

- Баба это была, чужеземка, - встрял трактирщик.

 

- Светловолосая бретонка? - насторожился храмовник.

 

- Да, - медленно ответил Тедрин Бренур, переставая выглядеть зверем расслабленным, в доли мгновения превращаясь в зверя, напавшего на след. - Ты что-то о ней знаешь?

 

- Знаю, - решительно кивнул Тралас, взглядом отсылая трактирщика. - Собственно, именно по этому поводу я приехал в Балмору.

 

Крепчающий с каждой минутой ветер торопливо гнал по бескрайней голубой степи отару боязливо жмущихся друг к другу, белобоких гуаров. Внизу, перед взглядами расположившихся на террасе собеседников, бесстыдно раскинулась обильная торговлей Балмора. В этом городе, словно в объятиях публичной девки, горячий приём обещался всякому, если на то хватит содержимого его кошелька.

 

Горожане спешили по делам, лязгала костяными доспехами городская стража, Одай степенно нёс свои воды на юг, отражая испуганно плещущие кроны деревьев, гордо изогнувшиеся арки мостов, рыжие стены глинобитных зданий. Тоскливо трубил свою усталую песню силт страйдер.

 

Первые тяжелые капли разбились об истершиеся булыжники мостовой, марая шероховатый камень чернильными пятнами. В воздухе запахло сырой свежестью с пряными нотами травяной горечи. Вкрадчиво и неторопливо на город опускался дождь.

 

***

 

Бомм!

 

В огромной, полной тревожных алых сполохов пещере раздался протяжный и гулкий удар колокола. Разом стихла чья-то суетливая возня и неразборчивое бормотание, стихли и едва слышные, въедающиеся в уши шепотки.

 

Бомм!

 

Замерли жалобные стоны затерянных душ. Прекратилось утробное ворчание. Смолк и горький, безнадежный плач. В обрушившейся горным селем тишине стало отчетливо слышно далекое мерное пошаркивание.

 

Шшурх. Шшурх. Шшуурх.

 

Бомм!

 

Кажется, что пещера - это огромное каменное существо, обдающее тебя своим теплым, влажным, полным смрада дыханием.

 

"СКОРО..."

 

Зычный голос вонзается прямо в мозг, минуя барабанные перепонки. Пещера вторит ему многоголосым эхом: "Скоро", "Ооо, скооро", "скоро, да, скоро..."

 

"...ДА НАСТУПИТ ЧАС..."

 

Тоненький, обречённый вой объятого смертельным ужасом существа коротко и страшно обрывается одним тяжелым, глухим ударом.

 

"...ДА ПРОСНЁТСЯ..."

 

Шёпот, снова шёпот. Повсюду, из каждого угла, из-за каждого камня доносится едва слышный вкрадчивый шёпоток: "проснётся", "ждите", "скоро", "ждём, проснётся, скоро", "проснётся".

 

"... ПРОБУДИТСЯ..."

 

Нет больше забитого телами каменного мешка. Нет тысячи корчащихся в агонии подступающего сумасшествия сознаний. Есть только чрево, огромное, наполненное гнойным безумием нутро, в котором тяжко ворочается, не в силах вырваться из тысячелетнего сна, огромное, многорукое и многоголовое, хтоническое существо.

 

"... СПЯЩИЙ!"

 

Конец первой части

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • 1 месяц спустя...

С большим удовольствием перечитала все с самого начала (ибо прочитав только новую часть, поняла, что ничего не поняла))). Судя по всему, намечается крупное произведение с большим количеством героев и интригами-расследованиями, ага? Очень нравится богатый и сочный язык повествования. С нетерпением жду продолжения!

P.S. Автор не будет против, если я укажу на парочку маленьких огрех в тексте (тавтологии, очепятки и т.п.)?

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Я недочитал (потому что слишком много), но странно вот что. Расказ ведь про нереварина, а в тексте только про ташпи и про ташпи. Интереснее ведь про нереварина читать.

 

Сори, если гдето неправ.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь

Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий

Создать учетную запись

Зарегистрируйте новую учётную запись в нашем сообществе. Это очень просто!

Регистрация нового пользователя

Войти

Уже есть аккаунт? Войти в систему.

Войти
  • Последние посетители   0 пользователей онлайн

    • Ни одного зарегистрированного пользователя не просматривает данную страницу
×
×
  • Создать...