Sheni

Спасибо всем ответившим. Паззл, кажется, сложился. Дело в том, что я могу представить себе дикарей, промышляющих пушнину, чтобы выменять у "геологов" разные плюшки вроде ружей и патронов, но при желании вполне способных увести свои стада оленей в тундру и забыть о белых, если те их достали. Если бы эшлендеры так сильно зависели от торгового оборота с Домами, тому же Трибуналу куда проще было бы их прижать, когда те носились со своим еретическим пророчеством. А так они жили как хотели и верили во что хотели. PS С реконструкцией биологии в Морре сложно. Те же квама имеют сложный цикл развития с несколькими личиночными стадиями, очень типичными для насекомых. Тот же скриб вполне классически шестиногий, зараза. Но имаго четырехногое, как и никсы. В общем, "насекомые" - это действительно очень условно.

Не уверена, что угадала с темой но просто не знаю где еще спрашивать. А вопрос у меня такой: из чего делают хитиновые доспехи? Из насекомых на острове имеются только квама и шалки. Для "промышленного" культивирования подходят только первые. Но после этого встает вопрос, как достают хитин эшлендеры, если упомянуто, что они предпочитают такой вид доспехов больше всего. Торговля? Немного странно для архаичных племен настолько зависить от торговли. И куда уходят шкуры гуара, столь усиленно разводимого теми же эшлендерами? При том, что гуаров не едят. Я бы предположила, что шкура гуара и есть то самое сырье для хитиновых доспехов, если бы они хоть каким-то боком относились к насекомым. Или по прихоти морровиндской зоологии, вместо кератина у тамошних животных хитин? А фраза из uesp.net о насекомых только предположение? В общем, если кто в курсе этого вопроса, подскажите пожалуйста.

Хех... И это снова я с новой порцией "женского романа". Если, паче чаяния, кто-то это еще читает, дайте знать, а? Предупреждение: перделать Ташпи в данмерку у автора не получилось ( Образ сложился. Наверное, стоило бы просто поменять имя героини, но жаль терять привязку к квесту о "некромантке". *** Застарелая тревога сплавилась в усталость, а та – в злость. Когда по дороге к новому жилищу Таш на Сарина спикировал скальный наездник, воин встретил его на клинок почти с радостью. Легко расправившись с крылатой пакостью, по несчастью, всего лишь одной из тысяч, что портили кровь и нервы жителям Вварденфелла, воин не без удовольствия вытер окровавленный клинок о ещё теплые перья. Перед глазами, обдавая сердце волной тепла, всплыл образ Таш. Волшебница терпеливо склонилась над своими чашками, корпя над очередным зельем, позволяя уставшему воину лишь любоваться тонкими запястьями, подколотой, чтобы не лезть в глаза, прядью, да сосредоточенно сжатыми губами. Тогда она ещё время от времени приходила к нему, ища тепла в крепких мужских объятиях, а у Сарина внутри всё сжималось от болезненной нежности, когда он держал своё сокровище в руках. Мучительным было испытываемое им тогдашним счастье, мучительным, да вот только без той сладкой муки плохо было сейчас воину. Плохо и пусто на душе. И только надежда, тихая, но упрямая надежда позволяла ему держаться, встречая очередной день без её дыхания рядом. Лишившийся не только жизни, но и хвостового оперения скальный наездник остался лежать распластанной тряпкой на согретых солнечным дыханием камнях, в то время как облачённая в костяной доспех фигура воина Редоран скрылась за поворотом. Надо было спешить. Окрестности Маар Гана стремительно накрывал вечер, наполняя ущелье глубокими холодными тенями, раскрашивая небо фантасмагорически яркими красками и пробуждая мирно проспавших день под землей опасных тварей. Нет, бродить по здешним местам ночью совсем не стоило. Не только беззащитному обывателю, но и бывалому воину лучше встретить закат за закрытыми ставнями и накрепко запертыми дверями. У дремотно горящего очага, на котором томительно хлюпает поспевающее варево... Из-за распахнувшейся двери на Сарина пахнуло терпким знакомым ароматом трав и снадобий, и мужчина с радостью окунулся в домашнее тепло и уют. Оставив заботливо собранный мешок с провизией в кладовой, воин спустился вниз и со щемящей нежностью уставился на стоящую на коленях женщину, старательно вычищающую очаг от золы. Таш была трогательно-прекрасна в залатанном домашнем платьице, запачканных копотью фартуке и перчатках, и с чумазым лицом. Через мгновение воин досадливо встряхнул головой. Ему не хотелось, чтобы его женщина занималась такой муторной работой... Да, Таш была его, чтобы она там не воображала про себя. Держащие мужчину путы самообладания с жалобным стоном лопнули, а в следующее мгновение Сарин держал слишком ошеломлённую для того, чтобы начать сопротивляться, добычу в руках и нёс её к постели. *** Сердце Таш трепыхалось маленькой певчей пичугой, хрупким эфемерным созданием, незнакомым жителям Вварденфелла. А вот выросшая в сердце Тамриэля колдунья по-прежнему слышала во сне их тревожащие душу трели. Какие только глупости могут придти в голову, когда тебя держат сильные мужские руки, а ты не в силах понять, хочешь ли ты сопротивляться или впиться в его губы поцелуем! И способны ли повлиять хоть на что-нибудь твои желания? Ты былинка, подхваченная ураганом. Песчинка, попавшая меж жерновов судьбы. Утлая лодчонка, затерянная среди волн... Столь недавно испытанный страх и холод нахлынули на Таш, заставляя остро почувствовать свою хрупкость и уязвимость. Беспомощность. Обжигающее тепло мужчины казалось единственным спасением. И Таш, гордая и неприступная, холодная Ашибаэль, с жадной нетерпеливостью отыскала губы Сарина. *** Мужчина спал, утомлённо раскинув руки, а Таш тихонько лежала рядом, одновременно чувствуя себя и вынесенным на берег обломком кораблекрушения, и оплодотворённой тёплым летним дождем землёй. Сонная дрёма мягко сжимала колдунью в своих объятиях, медленно, но верно подталкивая к омуту сновидений. Та мучительно зевала, но вовсе не была намерена сдаваться легко. Сначала следовало понять, злиться ли ей, что её взяли без спроса, словно военную добычу. Или позволить одержать верх затаённой радости и подчиниться? Нежно проведя ладонью по темной, как пепел их проклятой горы, коже, женщина в очередной раз подивилась исходящему от нее жару. Разумеется, она знала, что причина в том, что нормальная температура тела у данмеров выше, чем у прочих рас. Но инстинкт целительницы был сильнее разума, так что Таш постоянно казалось, что сейчас данмер застонет, охваченный лихорадкой. Да и чем еще было то чувство, которое испытывал к ней воин, как не своеобразной болезнью, лихорадкой разума, заставляющей людей и меров терять ясность рассудка и совершать удивительно глупые поступки? Вот зачем, спрашивается, она ввязалась в историю спасения безымянной спасительницы шахтеров? Откуда взялась эта странная, щемящая нежность внутри, заставившая волшебницу пойти наперекор могущественному Храму? Как будто беженки из Гильдии Магов и без того было мало неприятностей! И даже враждебность храмовников была не худшей из тех опасностей, в которые она себя ввергла. Что ярость и коварство ограниченных в своих возможностях смертных в сравнении с божественной болезнью, не знающим пощады проклятьем, никогда не отпускающим своих жертв? Девушка в соседней комнате была обречена. Таш знала это, как и то, что каждый час рядом с ней, возможно, приближает ее к той же судьбе… Но высокомерие прирожденной целительницы не позволяло ей с этим смириться. *** Разбирать в неверном свете немилосердно чадящей лампадки собственные каракули было нелегко, поэтому Таш то и дело приходилось прикрывать глаза, чтобы переждать очередной приступ рези в глазах, проваливаясь в свои мысли. Неказистый еще в мастерской изготовившего его ремесленника, а сейчас и вовсе обшарпанный и выщербленный стол, наследство от прежней хозяйки дома, был завален ворохом желтоватых листов бумаги самого дешевого сорта, сплошь испещренных бисерной вязью чернил. Впечатление от безукоризненно ровных строчек и изящного почерка несколько портили частые кляксы, уродливо расплывавшиеся на бумаге, стоило только перу зацепиться за очередное волокно слишком рыхлого переплетения. Когда-то в распоряжении волшебницы всегда имелось достаточное количество самых лучших, отбеленных почти до снежной чистоты и ласкающих пальцы своей гладкостью листов. Когда-то она с досадой сминала ни в чем не повинную страницу, стоило лишь перу немного повестись в сторону, клякса же и вовсе способна была вызвать ярость, достаточную чтобы надолго испортить настроение и самой колдунье, и тем неосторожным, что оказывались достаточно опрометчивыми, чтобы подвернуться ей под руку. Удивительно, как можно было тратить столько нервов из-за такой ерунды! Сейчас Таш интересовала только информация, зафиксированная со скрупулезностью, достойной истинной воспитанницы самой жадной до знания гильдии. Сухой перечень симптомов, испробованных зелий и пошедших на них ингредиентов дополнялся куда более экспрессивным стилем заметок, содержащих размышления и выводы целительницы. Первых было много, вторые содержали исключительно опровержения первых, заставляя целительницу зло кусать сжатые в ниточку и без того узкие и бесцветные губы. Отбросив помятые листы, волшебница поднялась на ноги, принимаясь задумчиво мерить шагами затопленную зыбким полумраком комнату. Наполненная плохим маслом лампада наполняла комнатку едкой горечью и неверным переменчивым светом, блики которого плясали на облупившихся от сырости стенах, густо заваленных всяким алхимическим хламом полках, не особо тщательно выметенном полу. Не обращая внимания на то, как при столь скудном освещении причудливо меняются очертания знакомой обстановки, колдунья делала один шаг за другим, слушала переплетенную с дыханием спящего Сарина тишину и ловила проплывающие мимо мысли. Улучшение случилось после того, как доведенная почти до отчаяния Таш, безуспешно испробовав все исцеляющие зелья, влила девушке противоядие. «Сарин, мужчина, воин. И, увы, данмер. Что ты нашел во мне?» Дурацкая идея, но за неимением лучших… Проблема в том, что повторное применение зелья не имело никакого результата. Почему? «Почему ты остановил свой взгляд не на своей соплеменнице? Зачем тебе человеческая женщина? Холодная, замкнутая… Недолговечная». Чем отличались первое и второе зелье? Несколько торопливых шагов, и волшебница наклоняется над столом. Взгляд сощуренных глаз быстро прыгает с листа на лист, пока не находит нужное место. Вот. В первый раз снадобье содержало толченый вредозобник со скрибовым желе, во второй… Во второй это была стандартная вытяжка рубраша и опять же вредозобника. Сработало не противоядие. «Как странно видеть в твоих глазах этот огонь, Сарин. Неужели я оказалась способна зажечь что-то настолько жаркое?» Значит, восстановление силы воли позволило пациентке выплыть на некоторое время из пучины беспамятства. Любопытно… «Разве ты не видишь, мой доблестный воин, что мне нечего дать тебе. Только усталость, разочарование и пустоту на месте сердца. Я волшебница, Сарин. Одна из тех бессердечных колдуний, что способны любить лишь собственную силу и власть. Впрочем, сейчас я не способна любить даже их». Зелья хватило, чтобы вызвать кратковременное улучшение, но для серьезного прогресса состояния пациента его оказалось недостаточно. Очередной лист, на этот раз куда лучшего качества, – кое-какие старые записи удалось сохранить. Делая их, она имела в своем распоряжении и хорошее перо, и качественные чернила, так что буквы не сливаются друг с другом и напрягать зрение приходится куда меньше. Корпрус – болезнь, которая поражает одновременно и мозг, и тело жертвы… Странно, на теле до сих пор никаких изменений так и не проявилось. По крайней мере, снаружи. С нервной системой хуже. Она затронута вне всяких сомнений… «Сумею ли я вернуть тебе хоть частицу даримого тобой тепла, воин? И честен ли столь неравноценный обмен? Что, если мое сердце так и не откликнется? Не проклянешь ли ты когда-нибудь тот день, когда повстречал меня?» А если добавить восстановление интеллекта? Так… горьколистник среди запасов есть. Двемерское железо? Увы, лезть в развалины в поисках этого ингредиента – занятие для самоубийц. «Я могла бы попросить тебя, Сарин. Когда-то жестокосердная и сосредоточенная лишь на своих интригах колдунья, не задумываясь, использовала бы влюбленного в нее дурака». С решительным видом стянув с пальца кольцо, единственную ценность, оставшуюся с прошлой жизни, волшебница вытащила из него горящий тревожным багрянцем рубин, чтобы в следующее мгновение одним точным коротким ударом молотка раздробить драгоценный камень на мелкие осколки.

*** Полумрак, тишина, въедливый запах воскуряемых перед алтарями благовоний. Помедлить несколько мгновений у входа, ожидая, когда зрение привыкнет к скудному освещению, затем решительно шагнуть к алтарям. Встать на колени перед прахом предков, склонить голову, прошептать несколько слов ушедшим, но не оставившим. Попросить... нет, не помощи, не покровительства... просто, совета. Спохватившись, оставить на каменном бортике скромное подношение. Затем положить ладонь на теплую алтарную стелу, вознести краткую молитву одному из великих. Упругий толчок силы и испрошенное благословение получено. Краткие мгновения общения с незримым миром истекли и пора возвращаться в круговорот обыденности. Здесь, в святилище Маар Гана, Сарин обычно приходил к Велоту, предпочитая воина прочим святым и даже богам. Но самым почитаемым покровителем данмеров для редоранца был Неревар. Только ближайший алтарь величайшего героя данмеров находился в Альдруне, так что приходилось просить заступничества у других опекунов. Добившийся безоговорочного доминирования культ Троих относился к своему бывшему генералу и предводителю... неоднозначно. С одной стороны, Трибунал признавал заслуги того, под чьими знаменами служили когда-то лейтенантами ныне божественные Вивек и Сота Сил, чьей супругой являлась дважды божественная Альмалексия. С другой... С другой, бывшие друзья соратники со скорбью признавали ошибки и слабости легендарного полководца. Горечь испытанной ими потери как-то незаметно смягчалась осознанием того, что вроде и погиб герой данмеров если не по собственной вине, то в результате допущенных им ошибок и ставших фатальными просчетов... И смерть эта под перьями храмовых писак неким странным образом неожиданно становилась чуть ли не естественной и даже, более того, закономерной. Она становилась лучшим исходом. Лучшим, хотя и печальным, завершением пути легендарного героя. Кто знает, что бы случилось, проживи чуть дольше этот, вне всякого сомнения, великий, но... начавший терять былую хватку, не понимающий (в отличие от своих лейтенантов и жены) того, что действительно нужно народу данмеров, допускающий одну ошибку за другой... Нет. И очень хорошо, что звезда закатилась на пике своей славы. До того, как её свет начал тускнеть или, хуже того, оказался бы запятнанным... Чем именно должен был запятнать себя Неревар, не уточнялось, но еретики, осмеливавшиеся говорить и писать книги о том, что версия Трибунала о событиях на Красной Горе несколько отличается от истины... Еретики, бросающие обвинения якобы верным соратникам героя в убийстве своего повелителя... О, несложно догадаться о том, сколь беспощадным преследованиям подвергались эти сбившиеся с пути несчастные. А упрямая вера эшлендеров в то, что герой вернется, вызывала у храмовников такую искреннюю ярость, что даже у далекого от всякой политики редоранца невольно вспыхивало сомнение: так ли уж еретики неправы в своих убеждениях? Почему Трибунал реагирует на безобидное верование дикарей, заселяющих практически бесплодные, а потому никому не нужные, Пепельные Земли так, что не будь Вивек и его соратники богами, Сарин бы подумал, что они просто-напросто боятся. Боятся возвращения того, кто может потребовать с них ответа за поступки, совершенные три тысячи лет назад. Дороги должны быть счета, действующие столь долго. *** Сарин уже было повернулся к выходу, но тут из теней выступила облаченная в мантию фигура. – Отец Рэйвел, – прижав кулак к груди, Сарин почтительно поприветствовал настоятеля Храма. – Рад видеть, что воины не забывают припадать к источником духовной силы, а не только силы телесной, – с некоторой иронией произнес Сален Рэйвел. – Редоран всегда чтили Храм, – откликнулся воин, с некоторой настороженностью глядя на церковника. Последний немногим уступал ему в росте, а мягкие складки обманчиво простой по покрою, но сшитой из очень недешевой ткани мантии придавали облику служителя Храма впечатление сдержанного величия. Храм умел произвести впечатление. Демонстрируя презрение к роскоши, церковники предпочитали противопоставлять ауру силы и власти расточительному блеску не стесняющихся выставлять напоказ своё богатство Домов. В то же время служители Троих с достойной самого скаредного скупца алчностью собирали каждую крупицу ресурсов и влияния, до которой могли дотянуться. И, надо признать, все перечисленное у них недурно получалось. – Дом Редоран – да, – вкрадчиво согласился Рэйвел. Сарин не встречал ещё ни одного церковника, у которого в той или иной степени не проявлялась эта змеиная повадка осторожно подбираться к не чующей опасности жертве. – Чего, увы, нельзя сказать об отдельных воинах, – с мягкой укоризной добавил настоятель. – Люди слабы и склонны погрязать в своих пороках, – хмыкнул Сарин, делая вид, что не понял намека. – И только длань вечно бдящего Храма спасает народ данмери. – Храм бдит, – согласился Рэйвел. – И его бдение принесло меня тревожные вести, мастер Саротриль. – Редкий день в наше беспокойное время проходит без подобных вестей, – продолжал строить из себя дурачка воин. На породистом, несущем отпечаток властолюбия и незаурядного ума, лице Рэйвела легкой рябью пробежала досада. – Увы, это так, – подтвердил священник. – Но чем тяжелее груз, взваленный на наши слабые плечи, тем настоятельная необходимость его удержать... во имя всех дан'миери, живущих и ушедших. Едва удержав зевок (словоблудие людей Храма казалось воину невыносимо утомительным) Сарин состроил понимающую гримасу, терпеливо ожидая, когда церковник перейдет, наконец, к делу. Не дождавшись ответа, настоятель продолжил с тихим вздохом. – Иные утверждают, что божественная болезнь – кара, ниспосланная нам нашими покровителями за грехи и непокорство, но... – Несмотря на то, что Сарин ждал именно этих слов, но манера церковника подбираться к жертве исподволь, долгими обманными кругами сбивая её с толку, сделала своё дело: воин вздрогнул. – Но я так не считаю. Корпрус – угроза, и с ней следует бороться, как с любой другой угрозой: жертвуя малым во имя большего, – совсем другим, властным и жестким, тоном закончил церковник, впиваясь в воина суровым взглядом, не сулящим ни малейшего снисхождения. Вот только и Сарин не был мягкопузым лавочником, чтобы его было легко пронять такими взглядами. – Установления Храма не были нарушены, – твердо ответил Сарин. – Ты и твоя... подруга держите источник заразы, – холодно произнес Рэйвел. – За городской стеной, – парировал воин. – А запрет имеет силу лишь внутри городских стен. – Игра с огнем – любимая забава магов, – тихо, но с такой внутренней силой произнес церковник, делая шаг к Сарину, что тому стоило некоторого внутреннего усилия не отшатнуться, – Будет жаль, если прихоть не знающей законов этой земли чужеземки будет стоить головы известному своим мужеством и мастерством воину. Итак, угроза была озвучена, оставалось встретить её с открытым забралом. – Моя жизнь – в руках судьбы и воли предков, – спокойно ответил Сарин на невысказанный вопрос, намеренно исключив из перечня управляющих путями народа данмери сил божественную триаду. Он не сомневался, что церковник его поймет. Так и вышло: лицо того исказила злость. Вызов был брошен, и Сарину оставалось лишь повернуться и покинуть святилище. *** У Андуса пахло кислой брагой, выдаваемой им за суджамму, терпким мускусным ароматом скрибятины и дымной горечью очага. Для того чтобы добраться до стойки, Сарину пришлось проталкиваться сквозь наводнившую трактир толпу: хорошая погода вызвала у горожан острый приступ общительности, так что все повалили в заведение Андуса за новостями. Добраться до цели воину было не суждено, – на него кошкой бросилась Бугдуграш гра-Башель, весьма недурная собой орчанка, великолепный разведчик, и непременный участник всех воинских попоек, устраиваемых в этом трактире. Имя её для любого, не принадлежащего к славному племени орков, было абсолютно непроизносимым, так что Сарин, как и все остальные приятели разведчицы, звали её просто Клыкастиком. – Сарин, милый, – томно прошептала девушка, немедленно повисая на его шее. – Здравствуй, Клыкастик, – вздохнул воин, пытаясь ненавязчиво отстраниться. Увы, деликатные способы на орчанку не действовали, а для более резких они были слишком близки. Когда-то. До Таш. – Ты веришь, что он действительно справился с ними в одиночку? – горячо выдохнула орчанка, теснее прижимаясь к мужчине. – Кто? С кем? – не понял тот. Ответом ему был раздосадованный вздох. Клыкастик имела присущую многим красивым девушкам привычку считать, что окружающие должны сами догадываться, о чём они думают. К счастью, орчанка страдала этим недостатком только когда включала режим кокетства, а в остальное время проявляла достойную восхищения толковость и понятливость. К несчастью, с появлением на горизонте соперницы девушка переходила в этот режим, стоило лишь Сарину появиться в зоне прямой видимости. Причем, мужчина был уверен, что делает она это исключительно из вредности и чувства собственничества: их отношения исчерпали себя задолго до того, как в Маар Гане появилась новая целительница. – Пациент твоей ведьмы с пепельными тварями, – нехотя пояснила разведчица, всем своим видом показывая своё отношение к врожденной тупоголовости мужского племени. – Пациентка, – поправил он. – Это женщина. – Ух, ты! – восхитилась орчанка. – Всегда знала, что наша сестра вашего брата с легкостью за пояс заткнет, сколько бы вы своей силой не чванились! – Общая болезнь женщин-воительниц – неизбывное стремление доказать своё равенство с мужчинами. – А какого племени? – Бретонка. Лицо разведчицы немедленно исказила гримаса отвращения. Хай Рок с Орсиниумом находятся в состоянии вражды с начала времён. Легендарнее разве что вражда хаджитов с босмерами, да тех же орков с нордлингами. Данмер усмехнулся. Слышал он как-то от одного заезжего барда-киродиила побасенки про троицу друзей: орка, нордлинга и бретонки. Звучали его истории занятно, хоть и являлись вымыслом чистейшей воды. Интересно, сколько гриифа нужно было выпить, закусывая лиловым копринусом, чтобы сочинить ту, где они встречают трех пришелиц из иных миров? – Тогда точно не она, – разочарованно протянула Клыкастик. Сарин мягко снял с себя девушку и поставил на пол, в шаге от него. Та насупилась ещё сильнее. – Береги спину, – предупредила она. – Храмовники едва ли довольны происходящим. – Едва ли, – согласился данмер. – Но не нарушено ни одного закона, так что придется им потерпеть. – Дело не только в божественной болезни, – вдруг тихо и серьёзно сообщила разведчица. Воин впился в неё взглядом. Спрашивать было бесполезно, если захочет, она расскажет сама, а не захочет... – В Суране появился безумец, провозгласивший себя Нереварином. – Мало в Морровинде сумасшедших? – поднял бровь данмер. – Его убили. Ординаторы. – Воины Храма? – пораженно переспросил Сарин. Это было странно. Очень странно. Никогда прежде церковники не проявляли подобной жестокости к блаженным и умопомешанным. – И как это может касаться меня? Я себя Нереварином не называю, – воин позволил проскользнуть в свой голос толике иронии. – Настойчивая надежда эшлендеров дождаться возвращения своего бывшего вождя проникает и в города. За последний год трижды проходили слухи о том, что легендарный герой вернулся. Храм... проявляет по этому поводу непонятную нервозность. Складывается впечатление, что они не борются с ересью, а... действительно верят, что Неревар может родиться вновь. Верят и боятся этого. К даэдра убитого безумца, но не меньшее, если не большее внимание церковников привлекают чужестранцы. Не все. Те, кто проявил превосходящую дозволенную обычному смертному силу. – Ты думаешь?.. – медленно начал Сарин. – Пациентка твоей волшебницы заинтересовала Храм. Очень заинтересовала, – медленно кивнула разведчица. – Спасибо, Клыкастик, – тихо и серьезно произнес воин. – Сочтемся, – бросила она, отворачиваясь.

*** Следующая неделя далась Ташпи тяжело. Только дурацкое упрямство заставляло продолжать колдунью мешать становящиеся всё сложнее зелья и с упорством, достойным лучшего применения, вливать в пациентку. Та по-прежнему безжизненно лежала на постели, так ни разу и не шелохнувшись. Если б не помощь Сарина, вся эта затея обернулась бы для волшебницы слишком дорого. Только он, да всё еще испытывающие долг благодарности шахтеры позволяли ей хоть как-то продержаться. Весть о том, что она лечит больную корпрусом, лесным пожаром пронеслась по городку, и поток пациентов к лекарке моментально иссяк. Даже Иза боялась брать у неё зелья, что уж говорить об остальных. Правда добрая женщина следила за домом волшебницы и помогала с продуктами, так что упрекнуть её в чём-либо было сложно. Но факт оставался фактом, как и предупреждал Сарин, Ташпи совершила огромную глупость. Впрочем, не первую в своей жизни. И сейчас, сидя у больной, темноволосая колдунья готова была расплакаться. Тонкие, нервные кисти Ташпи порхали над телом девушки, чтобы убедиться, что на коже той не появилось зловещих пятен. Быть может, её касания были чуточку более нежными, чем необходимо. Быть может… Неожиданно чужеземка открыла глаза, впиваясь в Ташпи ледяным, с темным пламенем безумия на дне, взглядом. Колдунья невольно отпрянула, словно обожженная им, но сильная рука безжалостно стиснула её запястье, заставив вскрикнуть от боли. Ташпи, как зачарованная, смотрела в эти, холодные, как отчаяние, темные, как грозовой фронт, безразличные глаза и чувствовала, как в её сердце капля по капле просачивается страх. Она дернулась в попытке высвободиться, но ей не дали. Незнакомка оказалась сильна, очень сильна. С легкостью скрутив колдунью, словно та была беспомощным ребенком, чужеземка притянула Ташпи к себе. Клубящаяся мгла её взгляда оказалась совсем близко, и колдунью заколотила тяжелая дрожь. – Пусти. Пожалуйста, пусти, – жалобно взмолилась она. – Холодно, – услышала колдунья в ответ и с ужасом осознала, что так просто её не выпустят. Ташпи отчаянно, изо всех сил, рванулась, словно попавший в капкан зверь, но чужие руки держали её, словно тиски. Чужеземка, словно не заметив её отчаянных усилий, продолжала скользить по ней изучающим взглядом. Колдунья всхлипнула от нахлынувшего страха и, с запозданием вспомнив о своих навыках, бросила в охваченную безумием пациентку заклинание паралича. То, дрогнув, осыпалось, а Ташпи обожгло отзвуком чужой силы. Силы, во много раз превосходившую её собственную. Пока колдунья привыкала к мысли, что её когда-то весьма оцененная в гильдии одаренность к магии ничто по сравнению с тем, чем ей довелось столкнуться, её подмяли под себя, придавливая к кровати чужим телом. «Сарин! Где ты? Сарин!» – мысленно завопила Ташпи. – Ты горячая, – услышала она, поднимая полные слез глаза на безумную пациентку. – Да, – всхлипнула Ташпи. – Я горячая. – Спи, – прошептали ей на ухо вечность спустя, и чужие руки почти бережно прижали трепещущую женщину к себе. Колдунье ничего не оставалось делать, как уткнуться в грудь потерявшего разум создания и, тихо всхлипывая, погрузиться в тяжелый сон. *** Вырваться из рук даже спящей чужеземки оказалось трудно, так что Ташпи ничего не оставалось, как ждать, пока она проснется. Или придет Сарин и выручит её. Потому что пробуждения той колдунья дожидалась с невольным трепетом. Наконец, чужеземка шевельнулась, отчего сердце Ташпи немедленно тревожно забилось, и на колдунью уставился взгляд знакомых серых глаз. На этот раз они были удивительно чисты, без той темной мути, что так испугала её вчера. Светлые, удивительно прозрачные и... недоумевающие, словно их хозяйка не понимает, что с ней произошло и почему она находится тут, а не в каком-нибудь другом месте. – Ты – не Дагот, – сообщила колдунье девушка. Ташпи, не выдержав, хихикнула. Во всей этой ситуации определенно имелась некая сумасшедшинка: провести всю ночь в объятиях пациентки, а потом услышать от неё, что не является Даготом! Интересно, кого именно девушка имела в виду: кого-то из приближенных Дагот Ура или самого? Хихикнув еще раз, колдунья ответила: – А что, есть сходство? – Ни малейшего, – немедленно откликнулась та, тоже невольно улыбаясь. Взгляд чужеземки в это время усиленно изучал комнату и саму Ташпи. Девушка нахмурилась, пальцы метнулись к виску, выдавая боль. На лицо чужеземки пал отблеск вчерашней тени, заставив колдунью похолодеть от страха. – Что ты... – сочувственно-виновато пробормотала та. – Не бойся. Я не причиню тебе зла. Просветление оказалось коротким. Когда Ташпи вернулась в комнату, неся поднос с завтраком, больная снова впала в беспамятство. Устало поставив поднос на стол, колдунья безнадежно опустила плечи, раздираемая противоречивыми эмоциями. Приближаться к чужеземке ей было попросту страшно. А с другой стороны она испытывала к девушке странную пронзительную жалость. *** Когда Кариусу пришло известие о переводе в метрополию, мне стало ясно, что возможности и дальше прятаться от своей судьбы на заснеженных равнинах Солстхейма не осталось. Расставание с капитаном прошло мягко, почти нежно. Мы прятали боль под дружескими масками, а кровоточащие раны в сердце под дружескими беседами, но от этого было только тяжелее. Но и другого выбора нам никто не предоставил. Цепи неумолимого долга тянули его в одну сторону, меня – в другую, так что после безумной прощальной ночи я, не в силах более терпеть столь изощренную пытку, не стала ждать отбытия капитана из Форта Морозной Бабочки, и поднялась на борт первого отбывающего в Хуул корабля. А когда мои ноги коснулись пыльной вварденфельской земли, меня посетило неожиданное болезненно острое осознание того, что мне не хватает Торстена. То, что он со мной делал, здорово помогало выгонять боль изнутри. А сейчас её тёмный поток просто грозил захлестнуть меня с головой. Моё возвращение вернуло Каю Косадесу если и не веру в людей, но несколько лет жизни точно. Старый "клинок", похоже, уже распрощался и с возможностью выполнить поручение своего императора, и с полагающейся выходящим в отставку агентам пенсией. Меня же перспектива с головой окунуться в дела вполне устраивала, так что на этот раз мы быстро нашли общий язык. Я моталась по острову обезумевшей никс-гончей, по крупицам собирая информацию, ни одна крупица которой не была получена мной даром. Сколько чужих проблем мне пришлось разрешить, чтобы обрести возможность вытащить этот край из той... пропасти, к которой он неумолимо приближался, я сейчас и не вспомню. Результат стоил затраченных трудов: мне удалось обнаружить логово Шестого Дома, прибежище сумасшедших сектантов и кровожадных монстров. И те, и другие служили одному хозяину, чья недобрая воля распространяла по всему острову мор и пепельные бури, но... Оказалось что этот список надо пополнить снами, ввергающими слабых духом в сумасшествие, а также божественную болезнь, корпрус, превращающей людей в чудовищ. Потом... потом был бешеный каскад поединков в пропахшем смрадом гниющих заживо тел и едкой горечью пепла подземелье. Я металась среди роняющих кровавые отблески алтарей духом разрушения, обрушивая Крушитель на затерявшихся в насылаемых моим старым другом-недругом снах безумцев, на пепельных упырей и прочих порождений пепла, алчущих живой крови. И когда казалось, что победа близка, она обернулась поражением. Порождение Ура, один из его лейтенантов, могущественный слуга своего безжалостного господина, успел не только передать... приглашение своего лорда, но и прилагающееся к посланию проклятье. Порча обжигающим потоком хлынула по моим венам, выворачивая наизнанку мое естество. Я успела отправить тварь в преисподнюю и выползти, похожая на смертельно раненое животное, на поверхность, к солнцу.

Эр Xarphinx, за "но" отдельное спасибо ) За что дланьчело, уточнять не рискну )))) Эр Дождик, спасибо за замечание, подали отличную мысль. )

*** Внизу, рядом с портом силт страйдеров, располагающимся непосредственно у западных ворот в город, началась какая-то суета. – Прости, – произнес Сарен, выпуская Ташпи из своих объятий, – я должен посмотреть, в чем дело. Данмер быстро двинулся в указанном направлении, следом за ним шагала увязавшаяся за воином колдунья. Была ли причиной переполоха уличная потасовка, залетевший за городские стены скальный наездник или более серьезная угроза, именно воины Редоран были теми, к кому горожане бросались за защитой. Впрочем, в этот раз вмешательства не понадобилось. В город прибыл караван с одной из шахт. Тяжело навьюченные гуары устало волочили ноги по пыльной дороге, доставляя в город груз яйца квамы. А также несколько раненных… Сарин, только что с досадой поглядывавший на процессию людей и животных, как на источник напрасного беспокойства, быстро и уверенно протолкался сквозь толпу зевак к главному погонщику. – Что произошло? – властным тоном он начал допрос свидетеля. – Чудовища Ура из-за предела, – торопливо затараторил тот. – И вы остались живы? – недоверчиво переспросил данмер. – Отряд стражей только готовится к выходу. – Девушка, чужеземка, – быстро пояснил караванщик. – Уничтожила тварей Ура. Пришла с юга, шахтеры дали ей место у своего костра. По виду воин, но магией тоже владеет. – В одиночку? – не скрыл изумления Сарин. – Какие именно порождения пепла вас атаковали? – Пара упырей и с ними спящий, – в голосе караванщика отчетливо ощущался пережитый страх. Сарин на пару мгновений остолбенел, потом заподозрил рассказчика во лжи, или в том, что пережитый страх отбил тому последние мозги. Ему приходилось встречаться со спящими… и терять при этом половину отряда. Брошенный на караван взгляд никаких чужеземок не обнаружил. – И куда делась эта девушка? – Там, – неопределенно махнул рукой торговец. Данмер уставился в предложенном направлении. С гуаров сгружали раненых, но все они были стопроцентными данмерами и, более того, знакомы воину. Приглядевшись, он обратил внимание, что к одному гуару никто не смеет приблизиться, а у навьюченного на животное «тюка» светлая шевелюра. – Ранена? – понимающе хмыкнул данмер. – Нет, – ошарашил Сарина караванщик. – Хворь на неё напала, странная. Бросить не решились… спасительница все-таки… – Не решились… – внезапно вмешался в беседу один из шахтеров и Ташпи узнала в говорящем своего соседа, мужа Изы. – Ты бы бросил, да мы не позволили. Простите господин воин, – с некоторым беспокойством, удивительным образом смешивающимся с твердой уверенностью в собственной правоте, обратился к Сарину шахтер, – но негоже это, на добро злом отвечать. Без неё лежать нам сейчас падалью, да кормить пепельных отродий. Сарин поморщился. Если у девушки божественная болезнь, его долг – не пустить заразу за городские ворота, а тех, кто взял её вопреки доводам разума с собой – наказать. И в то же время сердце воина противилось холодному цинизму и жестокости подобного поступка. Пока он медлил, Ташпи уже была у гуара с безжизненно лежащим на нем вьюком. Ругнувшись, данмер устремился за ней. *** Ташпи и сама не знала, что толкнуло её приблизиться к раненой чужеземке. Она не намеревалась спешить к раненым. Не потому, что ей были безразличны их страдания. Совсем нет. Но сначала свою первую жатву клиентов соберет Храм, и лишь потом придет очередь скромной лекарки. Ей останутся те, кому не по карману дорогие услуги храмовых целителей. И горе тому, кто осмелится, даже из сострадания, перейти дорогу служителям Троих. Тем более не вызывала энтузиазма предполагаемая болезнь девушки. Здесь, у самого Призрачного Предела, не понаслышке знали о кошмаре, именуемом корпрус – ужасной неизлечимой болезни, заставляющей людей гнить заживо и превращаться в отвратительных монстров. Корпрус, именуемый также божественной болезнью, был источником неиссякаемого ужаса для всех жителей Вварденфелла, но сильнее всего его зловонное дыхание чувствовалось здесь, в непосредственной близости от вотчины Дагот Ура. Какими путями распространялась зараза, было неизвестно. Кто-то говорил о кровавом причастии, когда жертве давали, когда добровольно, а когда и обманом съесть кусочек мяса умершего от этой заразы. Кто-то говорил о насылаемом проклятии и насылаемых безумцем с Красной Горы снах. Третьи болтали о гнилом поветрии. Еще в свою бытность членом Гильдии Магов, Ташпи интересовалась этим вопросом, быть может, из тщеславной надежды оказаться тем гением, что сумеет победить угрозу, оказавшуюся не по зубам остальным… Исследования прервались вместе с рухнувшей в бездну карьерой. И теперь колдунья, оказавшаяся в заложниках у собственного неудовлетворенного любопытства, опасливо приблизилась к источавшей смертельную опасность спасительницу теперь боязливо держащихся от неё на расстоянии шахтеров. «А ведь все-таки довезли!» – подивилась про себя целительница, с неожиданной нежностью касаясь спутанных волос цвета расплавленного золота. Даже сейчас, грязные и слипшиеся от пота, они были удивительно красивы, и Ташпи неожиданно захотелось увидеть, как их пламенный ореол пляшет вокруг головы хозяйки на ветру в лучах заходящего солнца. – Ташпи! – раздался за её спиной предостерегающий голос Сарина. Не обращая на мужчину никакого внимания, колдунья начала распутывать узлы на ремнях, твердо намереваясь освободить чужеземку из их плена. – Что ты делаешь, хотел бы я знать?! – почти негодующе воскликнул воин, оказавшись рядом. – Поможешь мне её донести? – вместо ответа спрашивает Ташпи. – Ты с ума сошла! – не выдерживает Сарин, хватая её за локоть с намерением оттащить от больной. Спасти. Ташпи с раздражением высвобождается. Нет, он мог бы применить силу. И не мог. Только не против неё. Колдунья справляется с ремнями, спуская девушку на землю. Ноша оказывается удивительно легкой, и девушка удивленно вскидывает взгляд. Ей помогает Сарин. – Бретонка, – хмыкает он, когда им обоим предоставляется возможность разглядеть лицо будущей пациентки Ташпи. Колдунья опускается на колени и мягким осторожным движением стирает со щеки той грязь. Сухая и горячая кожа, обметанные лихорадкой губы – девушка действительно больна. – Всё будет хорошо, – шепчет Ташпи. – Не бойся, всё будет хорошо… *** – Поможешь донести? – спрашивает колдунья Сарина. Тот некоторое время напряженно молчит, потом не выдерживает. – Ты понимаешь, что делаешь? Когда храмовники об этом узнают, а они узнают, тебя просто-напросто забросают камнями. Ташпи между тем быстро обследует пациентку, ища знакомые симптомы. Кое-что заставляет её удивиться. – У неё нет признаков трансформации плоти, – сообщает она. – Возможно, это не корпрус. Колдунья немного лукавит. Она знает, что бывает и такой вариант развития болезни. Очень редко. – И что тогда с ней? – Это может быть мор, какая-нибудь незнакомая разновидность. – И целители Храма с тобой согласятся? – Едва ли, – признается Ташпи. – В город её везти нельзя, – категорическим тоном заявляет воин. Колдунья кривится, но внутренне она согласна с мужчиной. Попытка скрыть больную корпрусом внутри городских стен погубит её, но не спасет девушку. – Тогда к Хулин, – решается она. – Что? – Хижина Хулин пустует, с тех пор как её ученик устроил ту дурацкую историю с вызовом скампа. Колдунья подалась в Альдрун… Наверное решила, что это проще, чем отмывать дом от скампьей вони, – с усмешкой замечает Ташпи. – А её бывшее жилище находится за городскими стенами, так что мне никто не мешает… – Очередная самоубийственная затея, – бросает редоранец. – За стеной опасно, и ты сама об этом знаешь. Я не могу позволить тебе… – Тебе никто не давал права мне что-либо дозволять или запрещать, – холодно заявляет Ташпи. Мужчина некоторое время борется с гневом, но беспокойство за женщину пересиливает. – Я поживу с тобой, – неожиданно решает он. – Прости? – вскидывает брови колдунья. – Не бойся, приставать не буду, – невесело хмыкает Сарин. – Но тебе будет нужна помощь. Что-нибудь принести, проводить в город, разгрести царящий внутри бардак, наконец. – Спасибо, – тихо роняет Ташпи и на мгновение накрывает его ладонь своей. В глазах Сарина на мгновение вспыхивает радость, густо приправленная болью. Некоторое время они молчат.

хз На днях. PS я туп, да, но что означают зачеркнутые слова не понял

Colt17, Phoenix_Neko, забавный глюк, вот, что значит полагаться на свою память. Спасибо.

"Руки Аннеты сильные, большие и нервные руки, дрогнули, пальцы сжались." (с) Ромен Роллан Хм?

Пока весь мир гамает в Скайрим, ваш покорный слуга никак не может оставить просторы Вварденфелла. В затерянном у самого Призрачного Предела, забытом богом и людьми, городке Маар Ган живет скромная целительница Ташпи Ашибаэль. Что связало судьбы тихой целительницы, на которую объявила охоту Гильдия Магов и Нереварина, движущегося по одному из самых крутых виражей своей судьбы? У автора традиционно большие проблемы с лорностью, но здесь её больше, чем обычно (лорности, а не проблем). Гет, намеки на фемслеш. Разумеется, присутствует Мэри Сью ака Нереварин. Упомянутые в тексте рецепты зелий соответствуют реалиям игры. Все остальное - по вкусу автора. Если все это вас не пугает, то добро пожаловать в Маар Ган, в год провозглашения Нереварина. PS Автор пишет за фидбэк. Статус: в работе *** Нет ничего более непостижимого для избалованного благами цивилизации горожанина, чем жизнь оторванного от мира захолустья. Последнее в его глазах кажется худшим, чем ничто: хищной пустотой, пожирающей неудачников, обречённых влачить остаток своих дней в безрадостных тяготах борьбы за существование. Когда-то так же думала и Ташпи. Молодую и талантливую, волшебницу ожидало блестящее будущее, полное могущественного чародейства, боязливых угодливых улыбок и изысканного комфорта. Конфликт с гильдией поставил жирный крест на всех надеждах. Уделом колдуньи стало прятаться от недоброго внимания гильдейских волшебников в самых глухих уголках Вварденфелла и за копейки варить целительные зелья для бедноты, не имеющей достаточных средств, чтобы обратится за помощью в Храм. Самое странное, она была счастлива. Да-да, она наслаждалось своей новой жизнью, в которой больше не было места для пустых и не трогающих сердце развлечений, отточенного коварства коллег, изматывающей погони за миражами. Колдунья научилась находить радость в самых простых вещах: тишине перед закатом, когда полный едкой горечи, принесенной с раскаленных склонов вулкана, воздух дрожал от накопленной за день усталости; тяжелых редких каплях мимолетного дождя, успевшего за свой краткий визит лишь слегка прибить к земле пепел, да обострить до невыносимого звона запахи; игре света и тени в бедно обставленной комнате, мрак в которой едва могла разогнать одна единственная свеча; вкус простой хлебной лепешки, запитой колодезной водой… Да мало ли их, простых радостей, способен отыскать внимательный взгляд души, незатронутой тлением гордыни и алчности? *** – Привет, Таш, – дружелюбно улыбается забежавшая за зельем соседка. Её муж ухаживает за квама, а те частенько собирают с окрестностей всякую гадость. – Ты слышала? Говорят, за Призрачный Предел опять прорвались твари Ура. Ташпи качает головой. – Такой же слух был и третьего дня, и на прошлой неделе. Надо же мужчинам о чём-то чесать языки за кружкой суджаммы, Иза. – Не скажи, – вздыхает соседка, сухощавая данмерка с обветренным лицом и натруженными руками. – Вечные Стражи объявили сбор отряда. Будут загонять чудовищ обратно к своему хозяину. Взгляд колдуньи наполняется сочувствием. Если так, то дело действительно серьёзно. Здесь, в самом Маар Гане, им мало что грозит: аванпост Редоран способен справиться с любой угрозой, а вот шахтерам может прийтись несладко. Более-менее надёжной охраной обеспечены только рудники с эбонитом. Остальным оставалось надеяться на пару нанятых владельцем шахты охранников из Гильдии Бойцов, да на собственную удачу. Негусто. А у Изы четверо детей. – Как твои младшие? – переводит разговор Ташпи и внутренне морщится. Тему стоило подобрать удачнее. – Спасибо, твои настойки помогли, – кивает Иза. – Онка еще слабенькая, правда, а Тино, постреленок, уже такой же шалопай, как всегда. Успел, поди, и позабыть, как жалобно стонал на мамкиных руках, – с затаенной нежностью произносит женщина. Тино, последний в ее бойком и жизнерадостном выводке, занимал особое место в материнском сердце. – Кстати, готовь место в кладовой, – подмигивает данмерка. – Назавтра мой возвращается, свою долю привезет. Ну так, стало быть, придет пора и мне с тобой честь по чести рассчитаться. Темноволосая колдунья лишь досадливо отмахивается. Она совершенно не собиралась напоминать соседке о долге. Дела у нее в последнее время стали налаживаться, так что терпеть нужду уже не приходилось. И именно этой добросердечной женщине, взявшей под свое крыло подозрительную чужачку, волшебница и была обязана наладившимися отношениями с обитателями бедняцкого квартала. – Не говори глупостей, Иза, – улыбается она. Кто бы мог подумать, кто бы посмел намекнуть пару лет назад, что холодная надменная гордячка Ташпи Ашибаэль будет так радоваться дружбе с простой беднячкой? Что она вообще снизойдет до столь низко стоящего по отношению к ней на социальной лестнице создания? Смешные шутки любит выкидывать жизнь. Смешные, да жесткие. И горе тем, у кого не достанет мужества и самоиронии над ними посмеяться. – Какие между нами могут быть счеты. Разве я тебе мало обязана? – Ты нам нужна, Ташпи, – серьезно отвечает та, не поддержав предложенного легкомысленного тона. – Если ты будешь голодать, перебиваясь с хлеба на воду, кто будет лечить наших детей? Услуги Храма дороги, да и не забираются хорошие храмовые целители в нашу глушь. Уж не знаю я, какая нужда загнала такого мастера своего дела, как ты, в наши края, это твое дело, и нас, простых смертных, не касается. Но судьба не прощает тех, кто не умеет пользоваться ее подарками. Так что позволь нам платить свои долги. И у бедняков есть своя гордость, Таш. Смущенная полученной отповедью Ташпи опускает взгляд. – Хорошо, Иза. Прости, если сказала глупость. Вот в этом пузырьке нужный тебе настой. Принимать три раза в день до еды. А вот эту мазь втирай в поясницу любимого супруга. Через недельку спина должна стать как новенькая. Но лечение на этом не прекращай, если не хочешь рецидива… то есть повторного приступа. Нужно будет помучить мужа процедурами еще две недели. Иза понятливо кивает, запоминая инструкции. Ташпи для уверенности предпочла бы вручить женщине рецепт, но та, к сожалению, не знает грамоты. Проводив соседку до двери, волшебница задумчиво возвращается к своей ступке. Привычными движениями измельчая до нужной кондиции зеленый лишайник, она размышляет о тревожных слухах, ходящих по Морровинду: об учащении пепельных бурь, умалении силы Трибунала и росте могущества властителя Красной Горы, о страшной болезни и чудовищных тварях, ползущих со склонов вулкана в человеческие поселения, о безумных пророках, возвещающих возвращение Нереварина. *** Тонкие нервные кисти колдуньи проворно и сноровисто порхают над чашками. Когда-то безупречно белую, нежную кожу портят темные пятнышки ожогов, следы порезов и мозоли от пестика. С утра до ночи варить зелья – тяжелый труд. Но Ташпи научилась им гордиться. На самом деле она вполне может обходиться и без зелий, но чистое колдовство отнимает слишком много сил, зелья восстановления магики редки и дороги, а потому пользоваться услугами чистых магов – удел богачей. В здешнем захолустье подобной публики просто нет, а там, где есть, Ташпи появляться нельзя. Гильдия злопамятна и имеет длинные руки. Каждый день в её двери стучатся амбициозные претенденты на заветный посох, ради которого готовы пойти на всё. Ташпи и сама когда-то была такой. Дышать тяжело. Комнату, в которой варит свои зелья колдунья, наполняет тяжелый въедливый запах снадобий. Реторта испускает клубы пара, кальцинатор немилосердно чадит, а от ступки, в которой женщина только что старательно измельчала ивовый пыльник, от неосторожного движения поднимается едкое облако, заставляющее Таш зайтись в мучительном кашле и опрометью выскочить на улицу, тыльной стороной ладони вытирая выступившие на глазах слезы. Небо над Маар Ганом удивительно прозрачное, пронзительно синее, и Ташпи с наслаждением запрокидывает голову, жадно любуясь кратким мгновением красоты. В последние месяцы поселок измотан непрекращающимися пепельными бурями. Жители привыкли хорониться в душной тесноте своих жилищ, практически позабыв о мире, лежащем по ту сторону обмазанных глиной стен. Наружу их выгоняет лишь необходимость. Даже дети, посмурнев и присмирев, тихо хоронятся в темных уголках, чтобы не попасть лишний раз под руку измотанного родителя. Возвращаться к до боли приевшемуся домашнему чаду колдунье отчаянно не хочется, и она решительно направляется прочь, от убогих глинобитных хижин окраины к сердцу поселения, аванпосту Дома Редоран, к которому, словно птенцы к суровой мамке, боязливо прилепились трактир, порт силт страйдеров и храм. *** Ташпи неторопливо идет по улице, жадно вдыхая свежий воздух. Здесь это роскошь, а для алхимика – тем более. Краткой, предоставленной городку вулканом, передышкой пользуется не только она. Улицы полны народу. Детвора торопливо мечется под ногами взрослых, пытаясь выплеснуть накопившуюся жажду движения. Взрослые ступают степенно, неторопливо, в непроизвольном опасении, что спешка неумолимо втолкнет их обратно, в опостылевший круговорот ежедневной суеты. Из человеческой круговерти выбивается, подобно каменному уступу среди зыбучей неустойчивости песчаной дельты реки, воин из Редоран. Высокая статная фигура в костяном доспехе выглядит угрожающе. Но для здешних обитателей она – символ надежности, единственная опора и щит против недружелюбного к смертным края. Суровое обветренное лицо солдата сегодня не скрыто глухим забралом шлема, и Ташпи предоставлена редкая возможность полюбоваться на резкие правильные черты данмера, насмешливый прищур горящих багрянцем глаз, едва заметно кривящиеся в насмешке губы. – Таш, – раздается тихий оклик редоранца, и колдунья послушно замирает посреди городской площади. Несколько быстрых шагов и данмер стоит рядом, с укоризной глядя в усталые глаза волшебницы. Та нервным движением заправляет за ухо темную прядь. – Я ждал тебя вчера, Таш. Долго ждал. – Сарин, я… – сбивчиво начинает Ташпи, но тот останавливает её коротким повелительным жестом. – Много работы, дурная погода и нелюбимый мужчина, рассчитывающий тебя увидеть в своей постели, так? – мягко спрашивает Сарин. – Ты мне нравишься, Сарин, – беспомощно возражает Ташпи, – очень нравишься… – Но этого недостаточно, – завершает за неё мысль данмер. – Тебе нужно что-то большее, или просто другое, но не я. Колдунья вскидывает на мужчину несчастный взгляд. Тот успокаивающе кладет на плечо волшебницы тяжелую горячую ладонь. Ташпи помнит её прикосновения на своём теле, и память эта бросает её в жар. Сейчас она почти жалеет, что не пришла. Если б Сарин согласился быть только её любовником… Увы, он хочет от Ташпи большего. Того, что темноволосая колдунья не может ему дать. Данмер мягко привлекает женщину к себе. – Не грусти, девочка, – ласково шепчет он, и сердце Ташпи сжимается от звучащей в его голосе боли. – Я знаю, что ты не виновата. Сердцу не прикажешь. Колдунья прижимается щекой к костяному нагруднику его доспеха, и они некоторое время стоят так, так близко и вместе с тем невероятно далеко друг от друга, пока холодный ветер лениво треплет их волосы.

С другом встану спиною к спине – Вдвоем проще одолеть страх, Тяжелый клинок я сожму в руке – Неумолим его взмах. Смерть притаилась невдалеке, Целится в спину удар. Здесь, в раскаленной подземной реке Вода обращается в пар. Первого друга держу я рукой, Сзади стоит второй. Нас не достать за стальною стеной – Значит, вернемся домой. На несколько томительных мгновений все оцепенели. «Дремора меня побери!» – тихонько выругался нордлинг. Меч был хорош. Слишком хорош, чтобы вся эта история закончилась благополучно. – Ошейник, ты как? Можешь работать? – участливо осведомился Кринт. Тот болезненно дернул головой, но к постаменту подошел. – Ловушки тут нет, – фыркнул кот, рывком поднимая тяжеленный клинок. Успокоившийся Кринт поспешил хаджиту на помощь, успев подхватить груз до того, как вор с внезапно искривившимся лицом упал на каменные плиты. Когда нордлинг перевернул тело на спину, Ошейник был уже мертв. – Все-таки насчет ловушки он ошибся, – со странной интонацией заметил данмер. – Что ж, Гил, думаю, меч понесешь ты. Ворчун нам может еще понадобиться. «А от тебя все равно толку нет», – закончил за него нордлинг. Про себя, конечно. И с трудом скрыл лукавую усмешку. Солнце, терпеливо дожидавшееся их возвращения, показалось нордлингу нестерпимо ярким. Вновь оказаться под открытым небом было странно. Свежий ветер после жаркой духоты подземелий заставил Гила зябко поежиться. Напади сейчас кто-нибудь на группу, и нордлинг оказался бы совершенно беззащитен. Меч, обвязанный ветошью от досужих взглядов, оттягивал спину. В руках Гил держал по увесистому тюку с награбленным в подземельях добром, – похоже, что Кринт окончательно перевел его в разряд носильщиков. Невезучего хаджита оставили в сердце двемерских подземелий. Что ж, гробницу надежнее найти было трудно. Лагерь, разбитый ими до спуска в подземелья, равнодушно встретил своих хозяев, будто и не было долгих часов в давящей духоте подземелий. Уютный костер и сытный ужин были сейчас очень кстати. Нордлинг тяжело опустился на землю, давая отдохнуть вымотанному телу и лениво наблюдая как орк, играючи, перерабатывал в дрова приглянувшийся гриб. Удивительно, но даже высокомерная эльфийка была занята делом: хлопотала над костром. «Видимо, проголодалась», – мелькнула ехидная мысль, – «А куда подевался Кринт?» По одной высыпали на стремительно вечереющем небе крупные, словно сливы в Киродииле, звезды. – Говорят, что ночное небо – это проекция Забвения на наш мир, - задумчиво обронил незаметно подошедший орк. – Здесь, в окрестностях вулкана, звезды особенно выразительны. Любопытно, почему. Есть гипотеза, что остров обязан своим происхождением упавшему именно сюда сердцу Лорхана. – То есть, ты хочешь сказать, что грань между Обливионом и Нирном здесь тоньше всего? – Получается, что так, – пожал плечами орк. – По-моему это можно объяснить гораздо проще: например, особым состоянием атмосферы вблизи вулкана. Вместо ответа орк презрительно фыркнул: – Ты просто переобщался с киродиилами. Гилу внезапно подумалось, что интересно было бы узнать, что ответила бы на этот вопрос загадочная гнисиская алхимик. – Какой же я дурак! – в сердцах воскликнул он. Орк недоуменно обернулся. – Тащил всю эту тяжесть, потом обливался, а выпить припасенное зелье пера не додумался! Наутро орк исчез. Нордлинг был готов поклясться, что слышал его раскатистый храп всю ночь, но, когда нашел в себе силы продрать слипающиеся глаза, Ворчуна и след простыл. Когда все убедились, что отыскать пропажу не представляется возможным, настроение в команде резко упало. Кринт был зол и неразговорчив. Несколькими отрывистыми жестами он поднял команду на ноги. Гил со вздохом навьючил на себя поклажу, впрочем, быстро повеселел – зелье действовало. Обратно шли гораздо быстрее: знакомая дорога стелилась под ноги, необходимости плутать между камней уже не было, так у команды имелись все основания надеяться, что успеют вернуться в Альд Велоти за один переход. «Как раз и зелья хватит», – обнадеживал себя нордлинг. Внезапно его нога зацепилась за что-то и он кубарем полетел носом в пыль. Впрочем, длинных острых рогатин в его руках на этот раз не было, так что он успел сгруппироваться. С уст нордлинга, не удержавшись, сорвалось бранное словцо, – Гил был готов поклясться: спотыкаться было совершенно не обо что, – когда заметил лежащий в полуметре от него боевой дротик, один из тех, что так легко отправлял в полет данмер. Тело инстинктивно ушло в перекат, нордлинг едва успел отправить в полет один из тюков. Тот взмыл в воздух с удивившей самого Гила легкостью, не просто достигнув готовившегося к очередному броску Кринта, но и сбившего данмера с ног, словно кеглю. «Ни хрена себе!» - подумал обалдевший нордлинг, вскакивая на ноги. Руки легко сорвали со спины меч: ремни привязи успели только тихонько тенькнуть. Мгновение спустя Гил уже стоял, выпрямившись во весь свой немалый рост, и неподъемный клинок язычком стального пламени плясал у него в руках. Северянин с темным эльфом на миг встретились взглядами. Если на лице нордлинга всякий без труда прочел бы растерянность, то данмер был деловито-спокоен, словно выполнял рутинную работу. Испугаться он не успел. Гил, отступил от безвольно оседающего тела, пока отделенная от него голова катилась вниз по камням, нордлинг стремительно развернулся, запоздало вспомнив об эльфийке. Огненный шар взорвался где-то в стороне от нордлинга, окатив всех присутствующих дождем из щебня, но, казалось бы, возникший из ниоткуда Ворчун успел увернуться. Гил успел только с восхищением проследить, как двуручная секира срывается в полет, пригвоздив магичку к стволу гриба, словно диковинную бабочку. Взять всю добычу алхимик отказалась. – Вы честно ее заработали, – с неуловимой улыбкой сказала она товарищам. – Но без твоих зелий нам бы не выбраться из этой передряги. Лежали бы сейчас холодные, как Ошейник, – передернулся от неприятных воспоминаний Ворчун. – Ты думаешь… – задумчиво начал нордлинг. Орк мрачно вытащил из-за пазухи выданное ему зелье исцеления и передал киродиилке. Та задумчиво провела над бутылкой рукой. – Да, там яд. – Но хаджиту же оно помогло! – Скорее всего, в зелье было смешано два эффекта: лечения и отравления. Первое время один компенсировал другой, но, как только длительность положительного закончилась, яд беспрепятственно убил несчастного. – Брр! Мерзавец понял, что хаджит с моей помощью выкарабкается из первой ловушки, успел удостовериться, что больше услуги вора не понадобятся, и хладнокровно отравил подельника. – А откуда ты узнал, как его надо освобождать из плена двемерской магии? Я ни с чем подобным раньше не сталкивался. – Да никакая там не магия была, а обыкновенное электричество. Книжки надо читать, – отмахнулся орк. – Госпожа алхимик, - обернулся к киродиилке нордлинг, – как так получилось, что под действием обыкновенного зелья пера я сумел бросить в данмера многопудовым мешком? Эффект лишения веса же должен действовать только при непосредственном контакте? – Видишь ли, – лукаво улыбнулась волшебница, – я немного смошенничала, добавив в отвар не только вереск и скаттл, но и немного воска дреуга, смешанного с пепельным бататом. Гил растерянно сморгнул, – в алхимии он был не силен. Зато в глазах орка засветилось понимание. – Это было зелье не только пера, но и увеличения силы! – Именно так. Создать достаточно мощное зелье пера нельзя, к сожалению. Зато увеличение силы не позволяет только носить груз большего веса. – Но и отправить негодяя к праотцам, – с довольной ухмылкой закончил нордлинг. – А мое зелье невидимости позволило вовремя поставить тебе подножку, спасая от отравленного дротика. Когда на сцене появилась бесценный артефакт, стало понятно, что пахнет жареным. Так что я дождался, когда все уснут, и выпил заветный флакончик. – То есть ты мешал спать мне своим храпом из конспирации? – запоздало возмутился нордлинг. – Кстати, красиво ты уделал этого недопеска, – в очередной раз порадовался приятному воспоминанию орк. – То, что на этом треклятом острове мне вместо оружия в руки попадалась всякая дрянь, не значит, что я в жизни оружия не держал. – Значит, ты специализируешься на длинных клинках? – ухмыльнулся орк. – А знаешь, что Кринт дал нести его тебе, так как решил, что именно ты не сможешь им воспользоваться против него? Парни со смехом звякнули кружками, в котором деловито побулькивал знаменитый скайримский мед. Несколько дней спустя, когда друзья двигались к Балморе в поисках очередного приключения, за спиной у нордлинга сдержанно поблескивал артефактный клинок. Вместо эпилога – Громила так и не вернулся, – въедливо шипит чей-то голос. – Но наши глаза-и-уши видели двух смертников из его группы и с ними, - тут странный голос становится едва ли не визгливым –, Клинок! – Главному будешь докладывать сам, – отвечает кто-то невидимый, и владелец шипящего голоса с ужасом осознает, что главарь гнисиской Камоны Тонг смертельно испуган. В это же время одна неприметная киродиилка, чьи характерно очерченные скулы и разрез глаз выдавали искушенному наблюдателю ее принадлежность к старой киродиильской аристократии, устало дремала в кресле. Когда-то жрица Акатоша, измотанная странной неизлечимой болезнью, выполнила волю своего, так и не ставшего бывшим, господина и могла немного отдохнуть. На этом, многоуважаемый читатель, я оставляю героев продолжать их путь на негостеприимной, полной опасностей, но такой прекрасной земле Морровинда, уже без нашего участия. Возможно, когда-нибудь мы и встретим кого-нибудь из них на многолюдных площадях столицы Империи, на бескрайних заснеженных равнинах Скайрима или в непролазных джунглях Акавира. Кто знает?

Спасибо всем прочитавшим и откомментировавшим. ) 2 Deathruler Интересно. Я ориентировалась на тот факт, что в игре цена на флин и бренди гораздо выше, а также на то, что в Обливионе таких напитков нет вообще. Киродиил в моей интерпретации как и британцы в свое время очень сильно замкнуты внутрь себя. Т.е. Скайрим может быть сколь угодно просвещен, но академическая среда не потерпит чужака. Ага, так же как бриллианты и двемерское железо ))) Какой именно? Не про нордлингов же, учитывая судьбу дома Редоран в посленереваринскую эпоху? А про Шигората - да, авторская отсебятина, с прицелом на смежную историю, до которой никак не дойдут руки. 2 Марк Марцелл Спасибо, действительно глюк. А это как раз и есть предупреждение "Осторожно, Рояль!" ;) Который там присутствует, в количестве одна штука. Но не все, что роялем кажется - им является. Насчет мерисьюшности, нетипичных орках и романтичных нордлингах - так получилось, что в рассказе участвуют три сквозных персонажа, соответственно, характеры прописаны под нужды чего-то большего, чем эта история. А нордлинг мне нужен был именно такой уже здесь - мы же его глазами видим Морр, а кто-то попроще всех этих поэтически-романтических пейзажей не увидел бы. Дело вкуса. 2 Speax-with-the-Storm Хм.. Вы не первый, кто говорит об этом. Придется вставлять в третью часть )

В неведомой дали Седой пыли веков Чужие короли Воздвигли свой чертог Для отдыха от битв В хмелю шальных пиров, Иль этих стен гранит – Защита от ветров? Быть может дерзкий ум Когда-то посягал Небрежной вязью рун Незыблемость начал С гордыней смертного Сомненьем испытать… Как знать? Рваный Ошейник хмыкнул, всем своим видом выражая сомнение. – Без пятого не обойтись, – с нажимом повторил давешний Гилов знакомец. – Спалимся, как пить дать, - гнул свою линию упрямый хаджит. Неровный шрам на шее не оставлял сомнений в происхождении прозвища. – Хрен ты найдешь в этой дыре кого подходящего. Только засветимся. Редоранцы – ребята нервные, замучаемся потом ноги уносить. – Колдун нужен, - решил осчастливить аудиторию своим мнением орк, за определенное свойство характера прозванный Ворчуном, – взаправдашний, а не эта фитюлька. Сидевшая поодаль от прочих альтмерка обожгла его негодующим взглядом. – Ах ты, рвань подзаборная! – как-то не совсем уместно для представительницы высшей расы начала она, но Кринт рубящим взмахом оборвал начинающуюся перепалку. – Ворчун, заткнись! Твоим мнением о способностях Ллин никто не интересовался. Если в следующий раз она подпалит тебе что-нибудь нужное, не обессудь, вмешиваться не буду. А ты, золотце, прибереги гонор для подземелий. Там он нужнее будет. Ошейник, ты, перед тем как перестрематься из-за редоранцев, хоть маленько мозгами шевелил? То барахло, что мы из рейда потащим, как нести собрался? На своем хребте? Или надеешься, что Ллин будет рисковать своим драгоценным маникюром? Может, думаешь нагрузить все на Ворчуна? А как намереваешься от гостеприимных хозяев отмахиваться? Мешком? Пятый в команду нужен, – и я его уже нашел. Кстати, он будет и проводником. Потому, как есть у меня странное убеждение: он видел то, что мы безрезультатно ищем вот уже третий месяц, – закончил одноглазый данмер. – Ворчун, пойдешь завтра со мной, будем обрабатывать нового… хмм... товарища. Остальным сидеть тихо и не высовываться. – Оказывается, к вашему пойлу можно привыкнуть, – хмыкнул Гил, давая знак трактирщику принести еще гриифа. По телу разлилась приятная слабость, так что вонючая кислая жидкость стала казаться вполне терпимой заменой вину. Шел второй день пребывания нордлинга в Гнисисе, куда он перебрался в поисках заработка. Каково же было его удивление, когда он наткнулся на своего первого вварденфельского знакомого, Кринта. «Рыбак» был не один, а в компании с довольно-таки добродушного вида орком, назвавшегося Ворчуном. Делиться с первыми встречными и случайными знакомыми своими настоящими именами орки не любили. Нордлингу стало любопытно, знает ли подлинное имя Ворчуна Кринт. Или его «угостили» чем-нибудь вроде Клыкастого Ворчуна: на орочьем это должно звучать как-то вроде Шаграт гра Мурзоб. Таверна, в которую они отправились обмывать встречу, оказалась вполне приличным заведением с солидной публикой. Половина клиентов щеголяла униформой стоявшего поблизости с городом Имперского Легиона. Гил и сам подумывал вступить в его ряды, но пока медлил, не торопясь расставаться с независимостью свободного приключенца ради гарантированной миски похлебки. – Для умелого человека дикий Морровинд, вроде здешних окрестностей, предоставляет массу возможностей поправить свое материальное положение, – между тем продолжал обработку нордлинга Кринт, на этот раз не делающий тайны из действительного рода своих занятий. – Риск, конечно, тоже немалый, но если подойти к мероприятию с умом, здесь можно добыть целое состояние. Изображать интерес не пришлось. Гил был неисправимым любителем рискованных авантюр. Вспомнить хотя бы как они с одной его магичкой-приятельницей в окрестностях Киродиила акавирский клад искали. Не то чтобы совсем успешно, зато и скучно не было. – Где-то здесь должна быть крепость, построенная гномами еще до времен Неревара, – вмешался в разговор уставший ходить вокруг да около орк. – Люди ее видели, а кое-кто даже внутрь совался и интересное барахлишко обратно приносил. Не вернувшихся хватает, конечно, – дураков везде много. Зато поделки гномьи в немалой цене, а имперцы так и вообще по ним с ума сходят. Торговля ими запрещена, не без этого. Ну, так если выходы на нужных людей знать, это не проблема. – Команду мы почти собрали, – приступил к вербовке Кринт, раз главное было, наконец, сказано. – Нужен еще один человек. Ты подходишь. Тем более что ты, похоже, развалины эти видел. Объединиться нам – прямая выгода получается. Один ты из этих развалин не выйдешь, а если и выйдешь, то ничего более-менее ценного не вынесешь, так как наверху наверняка все уже растащили, а соваться на нижние горизонты в одиночку – чистое самоубийство. Мы же здесь все окрестности облазили, а толку чуть. Проводник нужен, – да где ж его взять? Кто видел, тот молчит. Маг и вор у нас есть. Ворчун действительно хорош со своей секирой. Я неплохо управляюсь с метательными приспособлениями. Но, хочешь - не хочешь, а одного Ворчуна для ближнего боя недостаточно. Да и добыча весить будет немало. Так что предлагаю тебе войти с нами в долю. – Сколько? – Одна пятая – поровну на каждого. – А если вернутся не все? – Тогда делим между оставшимися. С завещаниями мы не заморачиваемся: наследники пусть суетятся сами. – Идет. – Советую прикупить зелье пера – пригодится, – между прочим заметил орк. Моргнуло. Алхимиков в Гнисисе оказалось несколько. Один старый данмер практиковал при Храме Трибунала, другой – вороватого вида босмер – торговал зельями сомнительного происхождения на базаре. При службе имперского культа в форте Гила встретила и вовсе редгардка. Его загадочной знакомой и след простыл. Он уже собрался было бросить поиски и купить зелье у штатной алхимички легиона, но та, услышав просьбу, странно встрепенулась, всмотрелась в посетителя внимательнее и всучила ему вместо бутылки с зельем клочок пергамента с адресом. Меньше всего найденный нордлингом дом походил на место обитания алхимика. Очаровательный палисадник, полный диковинных цветов, буйством своих красок напоминал о прекрасном Киродииле. Внутри дом оказался удивительно уютным. Безукоризненное сочетание цветов исключительно теплых коричневых оттенков. Ни единой выбивающейся детали при общей насыщенности пространства содержанием. Много книг и оружия – и очень недурного, на вкус наемника. Гобелены и керамика. Боевые трофеи. Магический инвентарь. Хозяйка обнаружилась в кресле у камина с тяжелым фолиантом на коленях. – Сейчас трудно в это поверить, но еще полтора века назад единого лекарства для инфекционных заболеваний не существовало. Маги лечить не умели вовсе, зато для алхимиков тогда стоял золотой век. Для того чтобы выздороветь, один раз выпить зелье было недостаточно. Даже простейшие случаи требовали многодневного приема разнообразных зелий, которые называли тогда лекарствами, – киродиилка кивнула на отложенную книгу. – А так как эффективность их действия подтверждалась сложно, в ходе специально проводимых исследований, рынок был насыщен поделками шарлатанов. Нордлинг растерянно заморгал. – Я… Мне… – Зелье пера, помню. Оно готово и ждет тебя. Садись, я надеюсь, ты не откажешься от кружки меда. Его доставили прямо с Солстхейма. Дар речи окончательно изменил нордлингу. Он растерянно прихлебывал поданный служанкой мед и слушал неторопливую речь хозяйки дома. Этот негромкий, с едва уловимой хрипотцой, голос он запомнит на всю жизнь. – Легкости, с которой я освободила тебя от твоего недуга, мы обязаны двум магам Арканарского университета. Первый, Люциан Пастерус, доказал общую природу разных болезней, назвав возбуждающую их природу инфекцией. Второй, Корнелий Флемингус, обнаружил антибиотикус – вещество, губительное для нее. Алхимики выделяют последний из содержащих его ингредиентов либо синтезируют с помощью разнообразного рода алхимических реакций. Маги инициируют его появление в крови непосредственно, провоцируя синтез телом самого пациента. Именно поэтому магическое исцеление вызывает слабость у пациента, ведь ему приходится тратить на лечение собственные ресурсы. К сожалению, соответствующего зелья у меня с собой не было, так что пришлось действовать более грубым методом, – она ласково улыбнулась. – Извини, я тебя совсем заболтала всякими глупостями. Твое зелье на каминной полке. – А плата? – Поговорим об этом, когда вернешься. – Я могу считать это предсказанием? – не выдержал нордлинг. Вместо ответа она улыбнулась. Подельники ждали его в Альд Велоти. Гил с подозрением покосился на орка, так как других объяснений осведомленности загадочной киродиилки не было. Увы, ответа на накопившиеся вопросы на лбу Ворчуна не оказалось. Знакомство с оставшейся частью команды энтузиазма не вызвало. Названный Рваным Ошейником хаджит выглядел прожженным рецидивистом, а высокомерных тощих эльфийских девиц нордлинг и вовсе на дух не выносил. Кринт, выполнявший роль главаря, не стал тратить время на приветствия и прочие знакомства, сразу же отдав команду к выступлению. Жара, подобающая середине лета, причиняла путникам немало неудобств. Недовольство было единодушным, но приводило отнюдь не к единению членов группы. Сначала поцапались альтмерка с орком. Потом хаджит сцепился с Гилом. Нордлинг нападки принял равнодушно, вяло отмахнувшись в стиле «сам дурак» и заслужив, как выяснилось на привале, уважение или, по меньшей мере, симпатию Ворчуна. Сам орк оказался виртуозом в мастерстве перепалки, неизменно переигрывая на этом поприще эльфийку, каждый раз срывавшуюся на площадную брань. – Меня всегда поражало, на что они умудряются потратить свое долголетие, – поделился нордлинг своими наблюдениями с орком. – Это же надо исхитриться, прожив двести или триста лет, сохранить интеллект и манеры тринадцатилетнего подростка. Орк в ответ зубасто ухмыльнулся: – Ты просто Второй Замок не смотрел, – заметил он, – интеллект любого другого, не принадлежащего к высшей расе существа, от такого зрелища деградировал бы до уровня полного дауна гораздо скорее, чем за двести лет. – Как не смотрел? Очень даже! Целых пять минут… В общей сложности. Раза за три. И то случайно. Что я, совсем варвар, что ли? Оба с удовольствием поржали, радуясь знакомству с родственной натурой. Пока команда упрямо двигалась в западном направлении от Альд Велоти, нордлингу наконец-то представилась возможность спокойно и вдумчиво познакомиться с Морровиндом, не отвлекаясь на попытки остаться в живых. А точнее, с той частью, что зовется Западным нагорьем. Места, кстати говоря, преочаровательные. По мнению многих, их красота во всем Вварденфелле уступает разве что идиллической прелести Аскадианских островов. Преодоление изрезанной ущельями местности давалось с трудом, но от открывающихся взгляду пространств у Гила перехватывало дух. Изрезанные водой и ветром скалы причудливых очертаний густо заросли хвойным кустарником. Дочиста отмытое небо растворяло тени, заливая окрестности невесомым прозрачным светом. Тот из богов, что создавал эту землю, должен был превыше всех красок любить акварель. Легкие, неяркие цвета дробились на множество оттенков, добавляя предстающей перед глазами наблюдателя картине глубину. – Ты родился в Скайриме? – орку наскучило молчание. – Да. – Зачем уехал? – Делать на родине было особенно нечего. Страсти к земледелию я никогда не испытывал, а другие подобающие мужчине моего племени занятия стали вне закона с тех пор, как на наши земли пришла империя. Часть моих сородичей вполне счастливо проводит время в грызне из-за костей, кидаемых имперцами, но это занятие не про меня. Идти в бандиты? Пробовал – не понравилось. Так что, когда ветер странствий, спящий в жилах каждого из моего народа, позвал меня, я откликнулся на его зов и с тех пор брожу по Тамриэлю в поисках своего Совнгарда. – В поисках чего? – Совнгарда. Так в наших преданиях зовется рай. Если ты достаточно настойчив и силен духом, то сумеешь его достичь. И это величайший подвиг из тех, что только может совершить мужчина моего племени. Говорят, что только погибший в великой битве попадает туда, но с тех пор, как нордлинги потерпели поражение от киродиил, они не вели таких битв. – Ты правда веришь в этот твой Совганард? – Я верю в то, моя Йокудль будет верна мне. А Совнгард – это просто красивая легенда, объясняющая нашу любовь к странствиям. – Йокудль – это имя твоей возлюбленной? – Так зову ее я. Йокудль – значит «золотые косы». А настоящее ее имя – Эйа из рода Фьятла. И род Фьятла слишком знатен и богат, чтобы ее руку отдали такому нищеброду, как я. – Так вот что на самом деле погнало тебя в путь, - фыркнул орк. – Так бы сразу и говорил, не мороча мне голову этим самым Совнагардом. Нордлинг не ответил. – Справа! – внезапно рявкнул Ворчун, хватаясь за секиру. Из кустов в броске появилась никс-гончая. Гил покрепче сжал дубину – на лучшее оружие у него пока не хватало средств – и приготовился к атаке хищника. Несколько не очень ловких взмахов в попытке избежать здоровенных жвал, – и гончая упала замертво, сраженная секирой орка. Остальные члены группы в битве не участвовали, что вызвало раздражение нордлинга. Если хаджита можно было понять – рисковать в открытой схватке полагающемуся на скрытность и короткий клинок вору было просто глупо, то отсиживающимся за спинами товарищей стрелку и магу захотелось слегка припалить задницу. Возможно, настоящей причиной раздражения послужила продемонстрированная им самим неловкость. Смотреть на презрительную физиономию эльфийки, угрюмую – хаджита и расстроенную – орка было невыносимо. И только лицо Кринта осталось непроницаемым. В роли проводника нордлинг выступил гораздо удачнее, уверенно и без лишних зигзагов доведя группу до пункта назначения. Как только из-за утеса показался первый купол, настроение в команде резко повысилось. Было видно по враз просиявшим напарникам, что месяцы бесплодных блужданий их всерьез достали. Впрочем, настоящие трудности подстерегали впереди. Неподалеку от руин разбили лагерь, оставив там все лишнее. Еда и постель внутри не пригодятся. Факелы, напротив, следовало заготовить в достаточном количестве. Не рассчитывать же на то, что рядом со входом чудесным образом обнаружится ящик с оными, предусмотрительно оставленный для последующих визитеров гостеприимными хозяевами. Поели, отдохнули, тщательно пересмотрели свое снаряжение. Гил обратил внимание, что все внимательно следили друг за другом в надежде выяснить, кто и что припас на крайний случай, стараясь, впрочем, таковой не обнаружить. Нордлингу, за пазухой которого лишь одиноко болталась полученная от алхимика бутылка, прятать оказалось нечего. Остальным, судя по их поведению, было, и смотреть на их сложные маневры доставило ему немало удовольствия. От нечего делать он задался вопросом, что именно его напарники скрывали друг от друга с такой тщательностью. Все достаточно ценное, но бесполезное в походе, то есть деньги, вообще брать с собой не стоило. Хотя тут могут быть варианты. Тем не менее, имело смысл прятать то, что пригодится на обратном пути или сразу после выхода, но в самих подземельях будет представлять только лишнюю обузу. Амулеты отпадают – они достаточно легки. Запасное оружие или доспехи? Возможно, хоть и маловероятно. Еще один кинжал владельца не обременит, а таскать с собой лишний меч или кирасу – занятие для мазохистов. Ремонтные молоты? Уже ближе. И орк наверняка сейчас занят поисками подходящего места именно для этого имущества. Кринт обязательно припас дротики или метательные ножи. Для него вопрос с боеприпасами всегда остается основной головной болью, вынуждая носить с собой значительный запас. Тащить все вниз обременительно – лишняя тяжесть уменьшит его маневренность, что для легкодоспешного воина может окончиться очень и очень печально. С другой стороны, при возвращении на поверхность ему наверняка понадобится пополнение снаряжения, и, если некий недоброжелатель доберется до него первым, темного эльфа можно будет брать тепленьким. Что может прятать хаджит, неясно. Не отмычки же? Магичка может оставить в резерве зелья. Интересно, рискнет ли она спрятать зелье восстановления магии? Только если у нее их несколько. Остаются свитки и зелья исцеления, которые, в принципе, заначить может каждый. – Значит, так, – подытожил Кринт, – приготовления мы закончили, можно спускаться. Но до этого я собираюсь прояснить вопрос со снаряжением. Разумеется, каждый имеет право пользоваться своим по собственному усмотрению. Тем не менее, имеется вопрос общака. Это одно зелье восстановления магии и три – восстановления здоровья. Первое берешь ты, Ллин – тебе оно нужнее. Одно зелье здоровья я отдаю Ворчуну. Остальные два останутся у меня, и будут переданы тому из команды, кому окажутся нужнее. Ошейник, не смотри на меня с таким негодованием: будешь осторожен с ловушками – никакое зелье тебе не понадобится. Ллин, голубушка, не наглей. Ты прекрасно вылечишь себя сама. Гил, твоя задача прикрывать орка, а не лезть на рожон, так что у тебя тоже все шансы сохранить свою шкуру целой. Вперед! – Мне всегда нравился непробиваемый оптимизм начальников, – проворчал себе под нос Гил, ничего другого, впрочем, по отношению к собственной персоне и не ожидавший. На этой оптимистичной ноте начался, наконец, их визит в город исчезнувшей расы. Подземелья встретили незваных гостей темной духотой пещерных залов. Факелы напрасно тщились разогнать окружающий незваных визитеров мрак. Блики источаемого ими света испуганно скользили по изгибам каменных стен, беспорядочно выхватывая из окружающего ничто массивные глыбы базальта. Нордлинг поежился столь очевидному напоминанию вулканического происхождения принявшей его в свои объятия каменной толщи. Они успели спуститься совсем неглубоко, когда его виски сдавило тупой болью. Тяжесть нависающего над головой камня ощущалась с невыносимой явственностью. Нордлинги не любят пещер и подземелий: те напоминают им о Хелль, царстве мертвых. Капли пота заскользили по лицу, и Гил благословил темноту за то, что она милосердно скрывала его лицо от чужих глаз. Остальные тоже чувствовали себя не в своей тарелке. Даже склочная эльфийка, наконец-то, заткнулась, оставив путников наедине с собственными мыслями, шорохом своих шагов и неясным, но тягостным гулом из глубины. Никто не решался нарушить действующее всем на нервы молчание, боясь не услышать приближения кого-то опасного. У нордлинга вскоре зазвенело в ушах от напряженных попыток различить посторонний звук, но окружающее пространство было по-прежнему безжизненным. До тех пор, пока в гуле не стал слышаться неясный, но не становящийся от этого менее угрожающим, лязг. Пожалуй, каждый член команды, кроме нордлинга, знал, что оный значит, и никого это знание не приводило в восторг. – Мерзкие железные твари, – выругался Ошейник. Механические стражи давно ушедших в мир иной хозяев упрямо не желали следовать их примеру и по-прежнему представляли нешуточную угрозу для каждого незваного гостя. Внезапно они уткнулись в очевидно рукотворную галерею, ярко освещенную странным пронзительным светом. От светильников исходило тихое то ли жужжание, то ли гудение, немало озадачившее нашего героя, в сознании которого способность светиться никак не связывалась со звуком. Слова «электрический ток в газах» канули в Лету вместе с создателями этих подземелий еще в предыдущую эпоху. Переходы подземного города, по которым двигалась группа, были полны звуков. Ритмичный, чересчур закономерный стук отдавался в черепе, заставляя руки крепче сжимать дубину. К стуку то и дело добавлялись свист и шипение, будто некий великан готовил себе обед. По мере продвижения дальше по галерее стук усиливался. Нордлинг уже явственно слышал тяжелое сопение неведомой твари. Его воображение услужливо нарисовало ему ее портрет: огромная толстая туша, заполонившая собой тесную нишу, тщетно пытается заснуть, свернувшись на каменном полу. В нише тесно, пол твердый, свет бьет в глаза. Немудрено, что твари не спится, и она с тоскливой безнадежностью переворачивается с одного бока на другой, бренча шипами железного гребня, вздыхает, шумно фыркает сквозь длинные узкие ноздри, со щемящей грустью примыкает веки и, наконец, замирает на несколько мгновений. Затем все повторяется по заведенному кругу. Эта картина представилась Гилу столь отчетливо, что он торопливо потряс головой, вытряхивая ее оттуда. Галерея неожиданно подалась в стороны, образуя просторный зал, полный труб и странных агрегатов. Одно из творений двемерского гения все еще работало, дергая рычагами и вращая многочисленными шестеренками. Именно от него и исходили беспокоившие нордлинга звуки. Но не успел нордлинг расслабленно вздохнуть, как суетливый перестук за спиной вынудил его резко развернуться. Странная металлическая тварь на паучьих ножках ринулась в атаку на непрошеных посетителей. В очередной раз подивившись собственной «удачливости», – всевозможные монстры с настойчивостью, заслуживающей лучшего применения выбирали именно его объектом своих нападок, – Гил поприветствовал двемерского паучонка взмахом своего неуклюжего оружия. Мимолетно удивившись тому, что дубина удар выдержала, и мягким толчком отправив навечно затихшего робота в угол, он торопливо начал следующий замах, так как у твари оказались компаньонки. Вскоре нордлинг познакомился со странными обитателями здешних мест куда теснее, чем ему хотелось. Увы, паучки среди них оказались самыми безобидными. Здесь водились куда более опасные железные големы: одни быстрые и маневренные, другие – неуклюжие, зато обладавшие смертоубийственной мощью. На одном из них подтвердились его опасения насчет хрупкости собственного оружия, так что после одного неудачного удара нордлингу оставалось только сжимать в руке бесполезный обломок. К счастью молния, сорвавшаяся с тонких пальцев альтмерки, и удачный выстрел Кринта успокоили настырный механизм. – Твою мать! – с чувством произнес Гил, беспомощно разглядывая остатки своего оружия. – Как некстати, – досадливо покачал головой Кринт. – Ошейник, поищи тут, может, подыщешь нашему другу что-нибудь на замену. Как ни странно, но хаджит даже не выразил недовольства, плавным движением извлек на свет связку причудливо изогнутых отрезков металла и, едва ли не мурлыкая, склонился над одним из громоздких сундуков, находившихся в зале. Мысль о том, что этому, надо сказать, весьма неприятному в общении типу нравится его работа, показалась нордлингу заслуживающей удивления. – Из оружия здесь только этот дрын, – спустя некоторое время сообщил он, извлекая на свет копье. Нордлинг неимоверным усилием сдержал вздох и взял предложенное орудие. К этому времени они успели обшарить остальные закутки и убедиться в отсутствии чего-либо более подходящего. В основном среди находок числились посуда изумительно изящной чеканки и не менее впечатляющего веса. Крохотные монеты из неведомого Гилу металла, при виде которых у подельников жадно загорались глаза. Огромные шестеренки, после некоторых раздумий небрежно сваленные в угол, потому как никто не захотел их тащить. Несколько неограненных рубинов. Добыча оказалась приятной, но скромной, так что вопрос, идти ли дальше, даже не поднимался. Гил был печален. Свое копье он держал, словно жердь, и прекрасно это осознавал. Эльфийка откровенно склабилась. Даже по лицу вечно угрюмого Ошейника то и дело проскальзывала издевательская ухмылка. Становилось все жарче. Тяжелые испарения, идущие из недр земли, запирали горло, лишая возможности дышать. Капли пота заливали глаза. Горячая влага струилась по спине. То и дело путь преграждали каменные завалы. Внезапно они наткнулись на огромную железную дверь. – Шлюз! – выдохнул кто-то из компаньонов. Кажется, судьба им улыбнулась. И опять пришел черед хаджита. Наблюдая, как ловко кот орудует своими железками в недрах древнего механизма, Гил покачал головой. Он встречал за свою жизнь немного таких мастеров. Внутри замка что-то щелкнуло, дверь пронзительно заскрежетала, после чего тяжелые створки заскользили в стороны. Все облегченно выдохнули. Путь в сердце двемерских подземелий был свободен. Кровь противно застучала в висках, но нордлинг упрямо шагнул в слишком низкий проем. В лицо ему ударила струя свежего воздуха. Системы кондиционирования продолжали функционировать. Идти стало значительно легче, но вновь появились железные твари. А потом они наткнулись и на хозяев. Точнее на то, что от них осталось. Когда из стены беззвучно выплыла полупрозрачная фигура, нордлинг растерянно замер, не зная чего ожидать. Сзади кто-то зло чертыхнулся. Ворчун подобрался, и Гил понял, что назревает серьезная схватка. Призрак, не меняя бесстрастного выражения лица, метнул в незваных гостей сгусток пламени. Гил бросился вниз, на каменные плиты, перекатом сокращая расстояние до противника. Увы, он забыл, что в руках у него здоровенная палка, помимо прочего, оснащенная острым наконечником. Каким-то чудом не покалечившись о собственное оружие, нордлинг не сумел удержать равновесие и весьма неизящно растянулся во весь рост посередине зала. Он успел услышать, как выругался едва не споткнувшийся об него орк, язвительный смешок эльфийки, оскорбительное хмыканье Ошейника. Затем мир взорвался: долговязая фигура нордлинга, распростертая на полу, представляла собой идеальную мишень. Когда он очнулся, битва уже закончилась. Тяжело поднявшись, понурившийся нордлинг ретировался в темный угол залы, подальше от чужих взглядов. Остальные члены группы растерянно топтались посреди комнаты – пути дальше не наблюдалось. – Нам здорово повезло, что он оказался здесь только один, – задумчиво сказал орк. – Кто? – не понял Гил. – Призрак. – Он как-то странно выглядел. – По-моему вполне обыкновенно. По крайней мере, его внешность вполне соответствует сохранившимся изображениям двемеров. – Так это был здешний хозяин? – Один из, – согласился орк. – Если привидение можно считать хозяином. Впрочем, если данмеры считают своих призраков вполне легитимными членами социума, то почему бы и двемерам не придерживаться похожих воззрений? – Едва ли, – покачал головой нордлинг. – Если бы они почитали предков, как принято у Данмери, то никогда бы не ввязались в авантюру с созданием бога из машины. – Ушам своим не верю, – протяжно пропела незаметно подошедшая к парочке приятелей эльфийка, – орк с нордлингом обсуждают юридические аспекты существования призраков. Кому рассказать – не поверят. – Не с тобой же их обсуждать, – огрызнулся орк. – Боюсь, я недостаточно образован, чтобы на достойном уровне поддержать беседу о десяти способах нанесения макияжа. – Ста шестнадцати, – с отсутствующим видом поправила альтмерка, пристально разглядывая стену. – Ошейник, похоже, я нашла кое-что по твоей части. Все, не сговариваясь, проследили за направлением ее взгляда. Из каменной кладки торчал рычаг. – Умничка, Ллин! – враз повеселел Кринт. Рваный Ошейник мягкими неслышными шагами приблизился к эльфийке. Никогда его походка не выглядела столь кошачьей. Гилу вдруг подумалось, что, должно быть, так у хаджитов проявляется испуг. Подумалось, видимо, не только ему, так как все в команде внезапно как-то затихли и подобрались. Гил с орком обменялись обеспокоенными взглядами, но никто не произнес ни слова из опасения некстати отвлечь хаджита. Сейчас решался вопрос, окупятся ли потраченные на поход усилия. Минуты текли одна за другой. Ничего не происходило. Ошейник неразборчиво шипел что-то себе под нос, внимательно обследуя стену, но не касаясь рычага. Один за другим, компаньоны, устав ждать, опускались на каменный пол. Ожидание обещало быть долгим. Мало-помалу, подельникам наскучило молчание, и они начали перешептываться. – Ворчун, – внезапно решил задать вопрос наемник, – а почему ты здесь? Что ты планируешь получить в результате нашего похода? – Если я отвечу: деньги, – ты же мне не поверишь? – со вздохом отозвался любовно оглаживающий свою секиру орк. – Поверю, но это не ответ, а лишь его часть, причем меньшая, – резонно заметил нордлинг. – Деньги – всего лишь средство. – Ты угадал, жадность как таковая, мне не присуща. Склонность к накоплению – удел крестьян и торгашей. Наемники, привыкшие быть на «ты» с костлявой, редко болеют стяжательством. – Извини, конечно, но ты не похож на заурядного наемника, живущего в непрерывном и неизменном цикле: добыл – прогулял – отправился на поиски добычи. Что то мне подсказывает, что ты в своей жизни желаешь большего, чем провести ее с по возможности большей приятностью. – Есть такое понятие, как социальный лифт, – объяснил орк. – Это путь или способ перемещения из одного социального статуса в другой. Разумеется, в первую очередь, под ними подразумеваются пути повышения своего статуса, поскольку способов его потерять всегда остается более чем достаточно. В том обществе, в котором мы имеем удовольствие жить сейчас, социальные лифты есть, что уже неплохой признак, но грузоподъемность их весьма ограничена, а это, как ты понимаешь, несколько хуже. Вот ты, например, сейчас косишься на меня с некоторым удивлением, поскольку не ожидал услышать от необразованного орка такого количества ученых слов. Твоя реакция достаточно типична, чтобы научная карьера была для меня недоступна. Орк-ученый обречен остаться лишь объектом нездорового внимания публики, подобно диковинной зверюшке в зоопарке. Ни о каком авторитете в академическом мире при таком раскладе и говорить не приходится. Впрочем, подобное поприще меня не прельщает. Провести всю жизнь, мозоля задницу… Фу! Другое дело – воинская карьера. Институт гильдий для того и существует, чтобы удовлетворить желание карьерного роста, владеющего пассионарной частью населения. – Прости? – Пассионарии – это та часть общества, что родилась с шилом в заднице. – Ясно, – хмыкнул нордлинг, чувствуя, как этот диковинный образованный орк нравится ему все больше и больше. Странная мысль мелькнула в голове, но пропала до того, как он успел ее осознать. Познакомить? Кого, и с кем? – Значит, ты принадлежишь к Гильдии Бойцов? Ага, – лениво согласился орк. – Вот только для карьеры там одного умения махать чем-нибудь острым и тяжелым недостаточно. Не все подряды гильдии можно выполнить в одиночку. Нужен отряд. А на его создание нужны деньги. Народец набрать, снаряжение накупить, контрактик перекупить… Информаторы – тоже товар не бесплатный. Сейчас, как ты видишь, под чужим флагом хожу. Пока… Никто не уловил то мгновенье, когда хаджит, наконец, рванул за рычаг, а потому все обернулись на глухой рокот, с которым стена подалась внутрь, именно в тот момент, когда ловушка все-таки сработала. Ошейник с ужасом уставился на свою намертво вцепившуюся за смертельно опасный кусок железа руку, не в силах разорвать губительный контакт. По телу взломщика пробегали мучительные судороги. Дикий неестественный звук, вырывавшийся из его глотки вместо крика, терзал уши. Все оцепенели в полной растерянности. Лезть на помощь Ошейнику, рискуя в свою очередь попасть под действие жуткого заклятья, никто не хотел. Первым опомнился Ворчун. Он зачем-то тщательно обмотал плащом рукоятку своей секиры, прежде чем со всего размаху ударить ей по рычагу. Посыпались искры, но железка осталась невредимой. Впрочем, и Ворчун тоже. Тогда он принялся наносить удары с методичностью бывалого лесоруба. Упорство его было вознаграждено: рычаг разлетелся на куски, и Ошейник повалился на пол. Молча. Тут остальные, наконец, начали подавать признаки жизни, но Ворчун повелительным жестом отогнал их от пострадавшего, продолжив загадочные манипуляции. Решительно отобрав у нордлинга его копье, он осторожно потыкал им куда-то в угол, и, удовлетворенный результатом, положил его так, чтобы он соединял этот самый угол и хаджита. Нордлинг обратил внимание, что прежде чем дотронуться копьем до пострадавшего, Ворчун опять использовал плащ. После чего опустился на колени и похлопал хаджита по лицу. Раскрытой ладонью. Легкий шорох отвлек нордлинга от его занимательных наблюдений. – Чисто, – успокоил Гила Кринт, вынырнув из пролома, появившегося в результате работы неудачливого хаджита. – Мы у цели. Как он? – обратился данмер к Ворчуну. – Жить будет, – бесстрастно ответил тот. Плавным движением достав из подсумка запасное зелье исцеления, Кринт бросил его выполнявшего реанимационные процедуры орку. Тот, с силой разжав зубы потерпевшего, влил жидкость внутрь. Действие лекарства сказалось незамедлительно: через несколько минут Ошейник уже стоял на ногах. В движениях, правда, сквозила некоторая неуверенность, но он решительно отверг чью-либо помощь. Удостоверившись, что все под контролем, команда обратила свои алчно горящие взоры на проем в стене. Кринт иронично хмыкнул. - Да пришли мы, пришли. Можете идти смотреть, ничего опасного нас уже не подстерегает. Когда все рванулись внутрь, орк мягко придержал нордлинга за рукав. Гил вопросительно обернулся, но Ворчун уже разрешающе взмахнул рукой. Северянин рефлекторно подчинился безмолвному приказу, удивившись собственной послушности, и с легкой растерянностью подумал, что в результате сего маневра попал в тайник последним, не считая орка, который, кстати, не полез туда вовсе. А потом нордлинг увидел Его… Огромный двуручный клинок на гладко отполированной столешнице из серого гранита неумолимо притягивал взгляды. Сомнений в том, что перед ними находился один из бесценных артефактов Тамриэля, не было.

Эту историю я пока доделываю, поэтому выкладываться будет частями. Исчезнувших творцов Неясный слышу шепот. Течение веков, Подземный гневный ропот, Грабителя могил Неловкая рука, Его же алчный пыл, Топор, запал, кирка Тревожат твой покой, Покинутый приют. Хозяевам домой Вернуться не дают Веление судьбы – Необратимость рока. Нет «если» да «кабы», – Их приговор без срока. Общеизвестно, что добродушие на просторах Вварденфелла встречается не чаще мирных кагути. Впалые щеки, тонкие обветренные губы, сухой блеск глаз, следы мрачных раздумий на лице – подобные черты можно увидеть едва ли не у каждого встречного. И все же, каким странным вам это бы ни показалось, жил в Альд Велоти один добродушный нордлинг. Каким ветром его туда занесло, ведомо лишь Девятерым и вашему покорному слуге. Прожил он там довольно-таки долго, не только сумев сохранить свою голову и прочие части тела в целости и сохранности, но и не утратив за все это время ни капли душевной простоты. И еще долго после того, как Гилдстерн вернулся в Киродиил, по Гнисису и окрестностям люди и эльфы рассказывали друг другу байки о его похождениях. Кое-что из достигшего моих ушей я хочу, в свою очередь, поведать тебе, многоуважаемый читатель. Не секрет, что нет в Морровинде ни одного нордлинга, который избежал бы подозрений в том, что он занимается контрабандой. Нордлинг-контрабандист – такое же общее место, как угрюмый данмер, высокомерный альтмер, корыстный имперец или «любое нелицеприятное мнение о редгардах неполиткорректно». Не скажу, насколько часто подобные подозрения были беспочвенны, – в нашем случае они адекватно отражали существующее положение дел. Нордлинги едва ли не рождаются с парусом в руке: страсть к морю у них в крови. И в нем же они чаще всего находят свою смерть. Гил попал в Вварденфелл одновременно с грузом киродиильского бренди – сивухи загадочного происхождения, потому что в сердце империи предпочитали пить вино, в крайнем случае – пиво. Тем не менее, бренди составлял значительную долю имперского экспорта, уходящего в восточную провинцию. Разумеется, чиновнический аппарат империи это заметил и обратил к вящей выгоде Киродиила, тут же введя акцизную пошлину. Цены на ввозимые спиртные напитки резко подскочили, но на размере спроса это отразилось слабо: ни один чужестранец не мог сохранить естественно присущий его расе цвет лица при перечислении ингредиентов, используемых в напитках местного производства. К слову, торговые дела империи таят в себе немало загадок и помимо происхождения крепких спиртных напитков, ввозимых в колонии под брендами «киродиильский бренди» и «киродиильский виски». Так, например, неизвестна дальнейшая судьба активно экспортируемого с Вварденфельских островов яйца квамы. Что бы там ни думали о его вкусовых качествах аборигены, считать яйца гигантских муравьев съедобными могли, разве что, в Акавире, который, как известно, в торговых или каких бы то ни было иных отношениях с Империей не состоит. Так что, если Империя и использовала его для того, чтобы кормить своих солдат или голодающую после неурожая провинцию, – делала она это без особой огласки. Ходил по Морровинду один курьезный слух: будто груженые яйцом корабли идут прямо в столицу, где разгружаются тайно и под покровом ночи. А в катакомбах под Императорским Дворцом находятся огромные пещеры, доверху набитые мешками, ящиками и бочками с едой, и называется все это – «стратегические запасы». Знающие люди, правда, услышав подобные россказни, скалят зубы в ехидной усмешке, а некоторые и вовсе непристойно ржут, так как тайком таскать по центру столицы, тем более ночью, мешки хоть с провизией, хоть с гуарьим навозом – дело абсолютно немыслимое, если не сказать фантастическое. Впрочем, мы отвлеклись… Берега Вварденфелла славятся своим коварством. Немногие безопасные пути находятся под контролем Империи, – так что в распоряжении полуофициальных купцов остаются рифы, мели и прочие милые сердцу истинного мужчины опасности. Не вовремя налетевший шторм выбросил корабль, в чреве которого путешествовал наш герой, на скалы. Разношерстный сброд, составлявший команду корабля, отправился на корм рыбам, тем более что местные оказались весьма зубастыми. Гилу повезло. Вскоре после того, как его тело попало во власть враждебной стихии, судьба оказала ему честь, познакомив с одной замечательной особой – бочкой, выброшенной из недр корабля, когда тот разбился о рифы, и, по счастливой прихоти судьбы, полупустой. Нордлинг, вцепившись в уверенно державшуюся на волнах спасительницу, поторопился вознести благодарственную молитву богам, пока те не вспомнили тех слов, что вырвались из его глотки незадолго до того, и не передумали. Помощь бочки и покровительство согласившихся притвориться тугими на ухо богов позволили Гилу благополучно достичь берега. После чего жестокосердный по причине крайней степени окоченения нордлинг безжалостно отправил спасительницу в костер, успешно совместив наружный обогрев с внутренним: в бочке обнаружились несколько бутылок с бренди. Одно лишь печалило – полное отсутствие в чреве спасительницы хоть какой-нибудь еды. Да и подельников было немного жалко. Гил пока не подозревал, что вскоре научится считать съедобными самые неожиданные вещи… Читатель! Уж тебе-то должно быть хорошо известно странное очарование тех мест, где пришлось оказаться герою моего повествования. Вварденфельские просторы представляют вниманию чужеземца диковатый, непривычный взору, но, вместе с тем, удивительно гармоничный пейзаж. Побережье – причудливое переплетение камня и волн. Пальцы рифов торчат над поверхностью моря, словно насмехаясь над неудачливыми корабелами в общеупотребительном жесте. Сквозь прозрачные, подобно хрусталю, воды можно разглядеть очертания огромных раковин со знаменитым морровиндским розовым жемчугом внутри. В глубине скользят неясные тени – это дреуги ждут неосторожного ныряльщика. Жадность здесь очень и очень опасна. Иногда взблескивает на солнце чешуя крупной рыбины, увы, несъедобной. Песчаный берег ласкают успокоившиеся после шторма волны. Приливов здесь не бывает, – Вварденфелл находится посреди внутреннего моря. Поэтому путник может вольготно раскинуться на приглянувшемся пляже, не забыв предварительно разогнать назойливых крабов, и спокойно отдохнуть. Если же отвести взгляд от воды, перед пришельцем предстанет и вовсе удивительный край: гигантские грибы, взмывающие в небо подобно деревьям, парящие в воздухе родичи медуз, странные твари, незнакомые растения… Даже губки по странной прихоти здешней эволюции выбрались на сушу. Местные жители добывают из них некую вонючую вязкую субстанцию, называемую муском. Вопреки названию, с мускусом оная ничего общего не имеет и для изготовления ароматических составов не употребляется. Редкий чужестранец не начинал свое знакомство с недружелюбной морровиндской фауной битвой с грязекрабом, – эти довольно-таки дохленькие создания с упорством, достойным лучшего применения, имеют склонность нарываться на конфликт с представителями двуногих рас. Хотя науке и известен случай, когда несколько крабов задрали взрослого гуара, в основном они питаются падалью. Эти представители членистоногих, пусть и располагают в своем арсенале внушительного размера клешнями, способными разрезать жесткую шкуру кагути, ужасно медлительны. Убежать от них не составляет труда, и трудно представить, на кого из быстрой и агрессивной вварденфельской фауны они могут успешно охотиться. Эпохальное сражение вооруженного ржавой ковырялкой Гила с неведомым бронированным чудовищем прошло без свидетелей, и едва ли тому стоило об этом сожалеть. Только в насмешку судьба могла в качестве оружия подсунуть широкоплечему верзиле щербатый, обильно тронутый ржавчиной ножик с клинком не длиннее ладони. Со стороны могло показаться, будто Гил пытается выковырять у бедного краба глаз, а тот, ошарашенный кровожадными намерениями двуногого, испуганно от него отмахивается. В довершение всего, на память о битве нордлингу не досталось даже ломтика крабового мяса. Один из беспорядочных взмахов рассек проток какой-то из крабьих желез, отчего все внутренности оказались залиты дурнопахнущим секретом. Гилу оставалось только выругаться и натощак ждать рассвета, утешаясь зрелищем ночного неба: звезды над Вварденфеллом чудо как хороши. Дикий Морровинд таит немало опасностей даже для бывалого путешественника, что же говорить о том, кто впервые ступил на эту землю? Тем удивительнее тот факт, что Гил умудрился-таки добраться до человеческого жилья. Исцарапанный, покусанный и изрядно похудевший – он не производил сколько-нибудь благоприятного впечатления. Много разнообразного сброда странствует по просторам Морровинда, так что пришелец не возбудил к себе особого внимания. Все же пара внимательных взглядов в его сторону была брошена, а несколько слов – сказано и услышано: – Громила еще ищет Носильщика? – въедливо шипит чей-то голос. Звук этот заставляет случайного прохожего невольно вздрогнуть и ускорить шаги. – Возможно, – отвечает кто-то невидимый. Чувствуется, что хозяин голоса привык говорить недомолвками. Едва ли что-нибудь способно заставить его признаться хотя бы в том, что даэдра по природе агрессивны, а гуары – вьючные животные. В это время Гил озирался по сторонам с блаженной улыбкой клинического идиота. Вокруг кипела жизнь: суетливо шумела пристань, огромные большеголовые чудища покорно таскали вьюки с товарами, кричали торговцы рыбой… Желудок нордлинга настоятельно требовал пищи, так что Гил начал искать глазами таверну, прикидывая, сумеет ли он достаточно поладить с ее хозяином, чтобы обменять несколько полезных вещичек из мешка на полноценный обед. Не зря же он рисковал, забираясь на остов погибшего корабля? – Едва ли ты найдешь что-нибудь приличное в этой дыре. У говорившего оказалась пепельно-черная кожа, выдававшая в нем данмера, старый шрам через все лицо и хриплый голос. Данмер был везунчиком, – удар рассек щеку и бровь, но глаз остался целым. – Кринт, – представился незнакомец, протягивая нордлингу мозолистую руку. – Рыбачу в этих краях. – Можешь звать меня Гилом, – дружелюбно ответил на рукопожатие нордлинг. Обвитая веревками мышц рука едва ли могла принадлежать ловцу рыбы, но заострять на этом внимание Гил не решился. Кто знает, какую дичь этот Кринт промышляет на самом деле. – Давно в Морровинде? – Если не считать время, проведенное на палубе, сегодня – пятый день. – Тогда ты баловень судьбы. Немногим удавалось сохранить свою шкуру так долго в диком Морровинде. Ты не натыкался, случаем, на что-нибудь странное… или любопытное? – Не одному мне на свете повезло, – ухмыльнулся нордлинг, кивая на шрам Кринта. – На горизонте маячило всякое, но я шел берегом, чтобы не заблудиться, воюя разве что с крабами и какими-то отвратительными летающими созданиями… – Их называют скальными наездниками. Если догадался прихватить с собой пару перьев, то легко сможешь продать их любому алхимику. – Жаль, я не знал, – развел руками Гил. – С тех пор, как я обнаружил, что их вонючее жилистое мясо невозможно есть, то уже не ждал, что эти мерзкие твари могут хоть на что-нибудь сгодиться. – Ты его пробовал?! – данмер загнулся от смеха. – А потом чужестранцы упрекают нас, что едим несъедобные вещи. Извини, я не хотел тебя обидеть. Гил протестующее качнул головой, отклоняя нелепое подозрение. Едва ли его могла задеть такая мелочь, – неприятные воспоминания о последствиях опрометчиво съеденного летучего уродца успели достаточно поблекнуть, чтобы казаться забавными и самому нордлингу. Словно пытаясь загладить собственную невежливость, данмер пригласил Гила разделить с ним его ужин. – Заодно познакомишься с тем, что мы едим на самом деле, – ухмыльнулся он. – Тем более, моя хибара находится недалеко отсюда. Мудрые утверждают, что бесплатный мёд только в крысоловке. Знал об этом и наш герой, однако отказываться не стал. С таким же успехом отравиться можно и честно оплаченными харчами в таверне, а ничего настолько ценного, чтобы пренебрегать святостью законов гостеприимства, рискуя прогневать этим богов, нордлинг при себе не имел. Как выяснил нордлинг позднее, первый его полноценный ужин в Морровинде прошел в предельно щадящем режиме. Гил получил от щедрого знакомца миску рисовой лапши, ломоть хлеба и здоровенный кусок незнакомого мяса. Вышеперечисленное хоть и имело непривычный вкус, все же вполне вписывалось в представление нордлинга о еде. Черед удивляться настал, когда Кринт, небрежно плеснув в два кубка незнакомый, но, несомненно, спиртной напиток, выложил на стол блюдо с липкими комками коричневого цвета. – Это скаттл, – пояснил данмер, поймав недоверчивый взгляд гостя. – Неплохая закуска к маиту. Маит ощутимо горчил, так что Гил, преодолев внутреннее сопротивление, отломил-таки ломтик скаттла. Оказалось, не зря. Вязкая сладковатая масса моментально растаяла во рту, избавив от неприятного послевкусия напитка. Заметивший переменившееся отношение нордлинга к предложенному кушанью Кринт не сдержал ухмылки: – А ты ничего, парень понятливый, – одобрительно хмыкнул он. – Значит, приживешься здесь. В наших краях, если не умеешь разглядеть за формой суть, – считай, что тебе крышка. Гилдстерн с наслаждением растянулся на тюфяке. Впервые за долгое время он был сыт, а, значит, настроен на добродушный лад. Из чего бы местные ни варили свое пойло, – оно исправно выполняло свою работу, растекаясь живительным теплом по всему телу. В голове приятно шумело, и нордлинг впал в сонливую расслабленность. Хижина гостеприимного хозяина, выглядевшая кое-как сколоченной, продуваемой всеми ветрами халупой, оказалась не столь проста. Между досками не было ни одной тщательно не замазанной неизвестным северянину составом щели. Ничего не скрипело и не хлопало. Очаг охотно наполнял комнату теплом и весело пляшущими бликами. Кров не протекал, позволяя достичь ушей укрывшихся под ним лишь легкому и уютному шелесту встречаемого под крышей дождя. Возможность в этом убедиться представилась незамедлительно: непрекращающаяся морось была спутником Гила с момента его прибытия на остров, – это время года здесь называли зимой. Конечно, хижина не могла служить укрытием для настоящей непогоды, какая настигает земли Скайрима каждый год. Однако этот недостаток вполне удачно компенсировался тем, что здешние края вовсе не знали снега. Мысль о снеге болезненно напомнила нордлингу о родном Скайриме, о его суровых и тем более прекрасных просторах. Об ослепительно сверкающих на солнце ледниках. О мимолетных, пронзающих самое сердце днях весны. О косах первой похитившей его сердце красавицы. Азарт охоты, ярость битв, пьянящая сладость меда… Беспокойный, жаждущий новых впечатлений дух нордлинга заставил его покинуть родные места и пуститься на поиски приключений. Покинуть, но не забыть. Данмер заметил, как лицо нордлинга исказилось, но истрактовал это по-своему. – Туго пришлось? – участливо поинтересовался он у Гила. – Смотря с какой стороны посмотреть. По сравнению с моими товарищами отделался я очень даже легко. Жив. Здоров. Руки-ноги на месте. Даже страху как следует не натерпелся, потому, как не знаю, чего в ваших краях следует бояться. Блуждающий огонек может оказаться безобидным светлячком, – так стоит ли сразу представлять себе чудовище? – Хм… в Вварденфелле нет светлячков. – Значит правильно, что я не полез это выяснять, – криво улыбнулся Гил. – Встречу с атронахом я бы не пережил. Кринт, не обязательно быть коренным жителем Морровинда, чтобы знать: соваться в странные развалины не стоит. Может быть, ваши и не похожи на те, что встречались мне в Скайриме или Киродииле, но… – Ты натыкался на остатки древних строений? – внезапно оживился данмер. – Как они выглядели? – Одни выглядели так, будто их строители сошли с ума, – попытался передать свои сумбурные впечатления нордлинг, – или задались целью свести с него остальных. Ни одного правильного угла. – Перед внутренним взглядом нордлинга вновь струились загадочные, притягивающие взгляд узоры на тревожно отливающем пурпуром камне. – И именно там я видел странные огни. – Атронахи любят бродить по древним развалинам даэдрических святилищ, – отмахнулся данмер. – Ты сказал «одни», значит, видел еще что-то? – Да. Высокие башни с куполами, много тронутого ржавчиной железа, остатки гигантских механизмов… – Далеко отсюда? – нетерпеливо перебил рассказчика Кринт. – Три дня пути, – наугад брякнул задетый нордлинг, на самом деле имевший весьма смутное представление, какую часть пути он шел в верном направлении, а сколько проплутал по изрезанному заливами берегу. Величественные шпили, гордо взмывавшие в небо, – творения, надолго пережившие своих создателей, сохранившие память о замыслах тех, кого давно уже нет на лице земли, поразили воображение северянина. Сейчас он почти жалел, что поддался голосу разума и упустил возможность заглянуть внутрь памятника исчезнувшей эпохи. Появись он на свет в просвещенном Киродииле и имей в своих жилах кровь господствующей в империи расы, он стал бы знаменитым археологом. Родившись же в Скайриме и будучи всего лишь нордлингом, Гилдстерн мог стать только авантюристом и расхитителем гробниц. – Вдоль берега? – настойчиво продолжал расспросы Кринт. – Да, – довольно-таки невежливо зевнул раздраженный настырностью собеседника Гил. Ему вдруг пришло в голову, что Кринт сам не прочь найти недавно виденные нордлингом развалины, и последнему совершенно не хотелось наводить данмера на след. Кринт, по-видимому, догадался, что выдал свой интерес, поэтому прекратил свои расспросы. Они выпили еще по кубку маита, потрепались ни о чем и легли спать. Нордлингу снились свитки с незнакомыми письменами, наполненные гулким грохотом и багровыми отсветами подземного пламени коридоры, по которым бродили странные железные твари. Воздух дрожал от жара, по лицу его струился пот, заливая глаза. Твари атаковали все настойчивее… Ночевки на открытом воздухе не прошли для нордлинга даром, – Гил подхватил лихорадку и теперь метался в жару. Что снилось данмеру, так и осталось невыясненным. Пока наш герой спит, позвольте мне поделиться с Вами, мой многоуважаемый читатель, еще одной странностью Морровинда. Известно, что рыба, обитающая в его прибрежных водах, совершенно несъедобна. Единственное, что находит в ней свое применение, – чешуя. Алхимики используют ее для некоторых зелий, таких как «хождение по воде» и «быстрое плавание», – правда, эти ребята какую только гадость не суют в свои дурно пахнущие декокты. Едва ли подобное применение может являться экономической основой существования множества рыбацких деревушек, разбросанных по западному побережью острова. Парадокс этот разрешается довольно просто: рыбаками в здешних местах зовут ловцов жемчуга, которым изобилуют здешние воды. Собственно, рыбу здесь если и промышляют, то лишь потому, что изготовляемые из нее зелья служат в нелегком деле жемчуголова незаменимым подспорьем. При этом основной рыболовной снастью в этих краях служат удочки. Ловлю сетями здесь практически не используют, – неизвестно по какой причине дреуги не выносят сетей и яростно набрасываются на них, едва увидят, оставляя от добротного изделия жалкие обрывки. Жемчуг и является основной причиной, по которой Империя терпит в своих владениях этот оплот контрабандистов и искателей приключений, использующих удаленные поселения в качестве баз для рейдов в дебри Морровинда. Впрочем, мы совершенно оставили бедолагу Гила. Невесомая башня, взмывающая в небо в настороженном ожидании, олицетворяла власть дома Редоран над окрестными землями. Она напоминала о близости границы и одновременно успокаивала, придавала уверенности обитателем деревеньки в том, что они не брошены одни в этом забытом богами месте неподалеку от края света. Редоран всегда предельно серьезно относился к своим обязательствам. Будь здесь хозяином любой другой Великий Дом, – и судьба деревушки сложилась бы иначе. Хлаалу не стали бы тратить силы на патрулирование подобного захолустья, не имевшего для них ни малейшего коммерческого интереса, – в лучшем случае отдали бы место за некоторую мзду на откуп Камонне Тонг, чтобы те провели на приобретенной территории еще один канал поставок контрабанды с материка, в первую очередь, конечно же, контрабанды наркотиков. Что бы стало с деревушкой под руководством извращенных разумом Телванни, – лучше просто не задумываться. Что ж, видимо то, что этот клочок земли достался не торговцам и не чародеям, а воинам – было отнюдь не случайно. До прихода Империи здешние земли подвергались беспрестанным набегам нордлингов. Да и близость к Шигорату – краю, по сию пору остававшемуся под влиянием одного из жестокосердных Лордов Даэдра, не прибавляла спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Внутренняя обстановка башни была такой, какой и подобало быть пристанищу воинов: аскетичной и функциональной. Гил почувствовал, что внутри него вскипает приязнь к здешним обитателям. Оставалось выяснить, отплатят ли они ему взаимностью. Разумеется, нет: в этой части света не знали ни о гуманизме, ни о классовой солидарности, суть которой кристаллизовалась в пословице «воин воину глаз не вырвет», – и в долг медицинских или каких бы то ни было иных услуг не оказывали. Понурившемуся нордлингу, перед глазами которого уже начинали плавать темные пятна, сигнализирующие о надвигающемся приступе лихорадки, пришлось опуститься прямо на ступеньки, ведущие к башне, чтобы не свалиться, как куль с мукой, в какую-нибудь канаву. От камня веяло живительным теплом – даром щедрого вварденфельского солнца. Немудрено, что нордлинг, намеревавшийся только перевести дух, не торопился поднимать свое бренное, порядком измотанное тело. Странную пару, показавшуюся в тот момент на дороге, Гил поначалу принял за порождение своего больного сознания. Мужчина-данмер вел в поводу вьючного гуара, на котором вместо поклажи сидела киродиилка, – чьи осанка, манера держать голову, характерно очерченные скулы и разрез глаз не давали ни малейшего повода сомневаться в том, что их обладательница принадлежит к старой киродиильской аристократии – совершеннейшей экзотики в этих краях. Ее спутник выглядел классическим варваром, – то есть произвел на нордлинга вполне благоприятное впечатление. Вскоре стало очевидно, что целью приезжих является облюбованное нордлингом крыльцо. Мужчина помог своей спутнице спуститься с гуара, развенчав два из трех предположений нордлинга об отношениях, связывающих загадочную пару. Это не были наемник и нанимательница – что казалось наиболее вероятным. И не дикарь вез свою пленницу к месту выкупа, что тоже случалось в диких краях, подобных здешним. С такой нежностью относиться друг к другу могли лишь супруги или влюбленные. На земле стало ясно, что женщина тяжело больна. Даже опираясь на своего спутника, она с трудом преодолела небольшое расстояние, отделявшее ее от башни. Нордлинг с сочувствием заметил капли пота на искаженном от напряжения лице и тут же забыл об этом, стоило им встретиться взглядами. Рывком поднявшись под взглядом этих темных, привыкших видеть незримое глаз, он едва не расплатился за свой самонадеянный порыв постыдным обмороком. Тонкие пальцы потянулись к нему, словно она пыталась помочь едва удержавшему равновесие нордлингу. Глупо. Ей бы не удалось удержать и ребенка. Она словно услышала мысль Гила, так как рука отдернулась, едва успев коснуться его плеча. От этого прикосновения по телу нордлинга прокатилась волна жара. Спустя мгновение он осознал, что стоит мокрый от пота, голодный, усталый, но совершенно здоровый. Мерзкая хвороба отступила с поспешностью неудачливого вояки. – Тебе понадобится алхимик. Найдешь меня в Гнисисе, – без малейшего намека на вопрос, просто ставя собеседника в известность, произнесла волшебница, оставив нордлинга одного на крыльце в полной растерянности и до того, как он успел что-либо сказать.

Deatruler, ну примерно такое впечатление мне и хотелось создать. Если не пришлось по душе, что ж, мне жаль ( В любом случае спасибо, что прочитали ) Насчет Дома Дибеллы у меня где-то обоснуй валялся. Только тут дело в нравах магов, впрочем, ГМ - киродиильский иснтитут, так что вы правы ) Speax-with-the-Storm, спасибо )

Deathruler, так глубоко я не копала... В общем-то "Манускрипт" задумывался как не вполне серьезный кроссовер с сами-знаете-чем. И опять те же герои: Знакомство Хадести, юная очаровательная адептка гильдии магов вернулась с очередного задания. Поручение, предписывающее ей добыть несколько редких алхимических ингредиентов, оказалось более сложным, чем ей казалось сначала, но зато и более интересным. Да и прибыльным. Магически обезвешенный мешок с добычей важно проплыл за ней в ее комнату, с вальяжностью опустившись на незанятую кровать. На соседней койке происходило действо, служившее наглядным доказательством того, что Даррема, вечно игривая как и все хаджитки, положила наконец на обе лопатки после довольно-таки продолжительной охоты чопорного главного алхимика чоррольского филиала гильдии магов альтмера Мантиоруса. Не удовлетворившись достигнутым, хаджитка с энтузиазмом объезжала поверженного магика. Покосившись с легкой, возникшей вследствии недельного воздержания от подобных занятий, завистью на увлеченную друг другом парочку, Хадести с досадой запихала оставшийся неразобранным мешок под кровать и, хлопнув на прощание дверью, отправилась с докладом к главе чоррольской гильдии. По дороге к ней она успела к немалому огорчению выяснить, что Гилстерн, обаятельный двухметровый нордлинг, отчего-то решивший, правда пока без особых успехов, сделаться магом, отправился задать шороху гоблинам, нагло наехавшим на близлежащую к городу шахту. Хоть его магические достижения оставались чрезвычайно скромны, волноваться за него не стоило - любимый двуручный меч этого верзилы с легкостью отправлял в лучший мир врагов гораздо серьезнее каких-то жалких гоблинов. Рраддит, вороватый как и все его соплеменники хаджит, увлеченно беседовал о чем то с Нтасси, аргонианкой - алхимиком, запершись в подсобке. Вопли и стоны, то и дело раздававшиеся оттуда, красноречиво сообщали о том, что разговор протекал весьма бурно. Редгард и мистик Тарим ожесточенно торговался с клиентом, мастер изменений бретон Кантари дрых без задних ног, протаскавшись все ночь по окрестностям в поисках какой-то пакости. Было ясно, что жизнь не удалась... В довершении всего мэтресса гильдии Лакнима заперлась в своих покоях со своим заместителем в своих покоях и никого не принимает. Изо всех сил надеясь, что за запертой дверью занимаются разрешением проблем гильдии, Хадести раздраженно повернулась обратно, но донесшиеся из комнаты Лакнимы игривые смешки окончательно вывели ее из равновесия. Бретонка буквально слетела с лестницы, не без помощи заклинания левитации, разумеется, сгоряча едва не разнесла массивную сделанную из мореного дуба и окованную железом входную дверь и выскочила на улицу. Оказавшись на улице, раздосадованная магичка немного поостыла, но возвращаться не стала. Тем не менее, уставшее от недельного прочесывания буераков тело настоятельно требовало отдыха и еды. Поэтому, поразмыслив, Хадести направилась в Серую Кобылу. Сие довольно-таки примечательное заведение, скажем прямо, не блистало фешенебельностью. Кормежка там была отвратительнейшая в городе, даже жена Тердреда Сплющенного, и та не могла приготовить хуже. Количество клопов превосходило воображение любого астронома и министра финансов. Публика собиралась соответствующая: бродяги и дешевые авантюристы всех мастей, разорившиеся дельцы и даже городские побирушки. Этим, правда, из-за специфического запаха предпочитали давать еду на вынос. И все же Хадести предпочитала коротать вечера в Кобыле, а не в претенциозном и чопорном Дубе и Посохе. Конечно, можно было и рискнуть, забежав в Посох на полчасика. Кормили там действительно замечательно, хотя и драли за это соответственно. Вот только не всегда получалось улизнуть оттуда вовремя, до того, как очередной занудный и зажиточный горожанин не решит избрать тебя в жертвы своего красноречия. Нынешний урожай репы и повышение ввозных пошлин на сыр - вот список популярных тем, по странному недоразумению считающиеся в Посохе верхом занимательности. Зато, каких только историй можно было наслушаться в Кобыле. Затерянные сокровища акавири, таинственные святилища со множеством страшных ловушек, ужасные чудовища... И пусть все эти россказни являлись на три четверти плодом воображения рассказчика, именно с них начинались несколько самых захватывающих приключений в карьере Хадести. Серая Кобыла не обманула ее ожиданий и теперь. Два известных неудачника, вот уже несколько лет безуспешно пытающихся сделать карьеру в гильдии бойцов и потрепанного вида орк позволяли надеяться, как минимум, на драку. В углу большегрудая служанка охмуряла незнакомого нордлинга. Судя по его завороженному взгляду, не отлипавшему от впечатляющего своими размерами бюста, у нее были неплохие шансы. Некоторое время магичка потратила на пристальное разглядывание нордлинга, прикидывая стоит ли опрокинуть вон тот кувшинчик на юбку прилипшей к нему девицы, чтобы заняться им самой, пока та будет искать сухую одежду. Однако, представившееся ее взору зрелище бретонку не впечатлило и она оставила парня на растерзание большегрудой. Больше в таверне никого примечательного не было, так что бретонка расположилась у стойки, заказав пива и выбрав самую удобную позицию для наблюдения за назревающей дракой. Два придурка, как обычно, уже успели надраться и разобидеться на недостаток, а точнее на полное отсутствие внимания со стороны прекрасного пола. И теперь, видимо для привлечения оного, пытались задирать невозмутимо жующего местную отраву орка. Тактика, скажем прямо, была выбрана не самая блестящая. Эти не блещущие умом и талантом ребята пытались изобразить похихикивание и косые взгляды в сторону избранной жертвы. Получалось не ахти. Во-первых, орки - народ, как всем известно, крайне грубый и невоспитанный, весьма равнодушно относились к грубости и невоспитанности остальных. А уж в столь маргинальном заведении, как Серая Кобыла, задеть таким образом можно было разве что лопающегося от собственного высокомерия альтмера. Во-вторых, само исполнение оставляло желать лучшего. Так и не добившись какой-нибудь реакции, зато приободренные очевидным вниманием симпатичной магички, не подозревая, что из всех троих ее привлекает разве что орк, парни решили сменить тактику. Вечно ходящий с помятым лицом, а сейчас и вовсе пьяный в стельку, босмер поднялся из-за стола и двинулся по направлению к орку, в то время как здоровенный, но туповатый редгард остался осуществлять моральную поддержку в сидячем положении. -- Эй, ты! Зззееленнаяя ммоор... да..., - несколько заплетающимся языком начал босмер. Орк с любопытством уставился на него, всем своим видом показывая готовность внимать загадочной речи незнакомца. Тот, постояв немного, решил начать свою речь заново: -- Ты! Ззее...леена...я мморда! - повторил он и замолк, очевидно вспоминая продолжение. Чувствуя, что тот может простоять так еще долго, орк решил сжалиться и придти на помощь дурачку. Покрутив головой, будто отыскивая взглядом разносчицу, он гаркнул на всю таверну раскатистым голосом: -- Эй! Кто-нибудь, притащите мне еще пару кувшинов той мочи, что в этой дыре выдают за пиво. Да, и уберите отсюда это [censored], я его, кажется не заказывал. Таверна взорвалась от хохота. Все с любопытством повернулись в сторону назревающего скандала. Рядом со столиком орка вырос редгард и угрожающим тоном произнес: -- Как ты назвал моего друга? Орк, подчеркнуто вальяжно развалившийся на стуле, поднял на него взгляд и с радостным удивлением заметил: -- О, да тут нарисовалась еще одна куча навоза. На этом терпение вести диспуты у ребят закончилось и они решили перейти к решительным действиям. Редгард схватил подвернувшийся под руку стул и замахнулся им в орка, босмер начал обходить противника, стремясь зайти к нему со спины. Легко увернувшись, орк вскочил на ноги и с радостью присоединился к веселому времяпровождению. Орк с редгардом некоторое время кружили по таверне, круша все, подвернувшееся им под руку, а заодно и морды друг друга. Но, в конце концов сокрушительным хуком орк отправил противника в глубокий нокдаун. С удовлетворением перешагнув через поверженное тело, он вдруг вспомнил о втором и удивленно огляделся, пытаясь понять, куда тот делся. Босмер мирно лежал, откинув тапочки, под скособоченным столом, сжимая в объятиях обломки разбившегося при падении кувшина, которым он, видимо намеревался оглушить орка. Соображая, что же тому помешало исполнить свое намерение, орк заметил лукавый взгляд магички. Та заговорщически подмигнула. Следующим утром дела в Гильдии Магов явно не заладились. Во-первых, мэтрэсса Лакнима спохватилась, что в ежеквартальном отчете еще конь не валялся, а посему рычала на всех подряд и, в первую очередь, на своего заместителя. Мантиорус тем временем занимался изготовлением какого-то особо вонючего зелья, и теперь повсюду невыносимо смердело его чарующим благоуханием. При этом мэтр непрерывно бурчал себе что-то под нос, угрюмо шевелил бровями и явно был не в духе. Причина его дурного настроения легко угадывалась, стоило лишь бросить беглый взгляд на Даррему. Эта кошка слонялась по гильдии с настолько неудовлетворенным видом, то и дело шипя от досады, что остальные гильдейцы не могли удержаться от ухмылок. Ррадит и Нтасси, как оказалось, чересчур увлекшись беседой, опрокинули полку с магическими зельями и теперь энергично тыкали друг в друга пальцами под суровым взором решившей выявить виновника Лакнимы. Тарим сидел хмурый из-за сорвавшейся вчера сделки. Кантари, все-таки разбуженный царившим вокруг бедламом, осоловело тер обведенные темными кругами глаза. Даже только что вернувшийся с задания Гилстерн, и тот сконфуженно прикрывал одной рукой здоровенный фингал изумительно сочного оттенка. На ехидные вопросы, какой же гоблин сумел так высоко подпрыгнуть, нордлинг смущенно бормотал что-то о слишком низко висящих сталактитах, пытаясь при этом как можно незаметнее задвинуть под кровать сумку со свежедобытыми клыками огров. Идиллию всеобщего недовольства жизней нарушила бретонка. Заявившись в гильдию только после полудня, а если быть честным, то и вовсе ближе к вечеру, она оглядела окружающий кавардак с таким бесстыдно сытым и умиротворенным выражением лица, на котором не виднелось ни тени озабоченности, что коллеги едва не зашипели от зависти. Хадести тем временем довольно потянулась, продефилировала, покачивая бедрами, в свою комнату, и вернувшись со своим рюкзаком и в кольчуге, обвела взглядом остолбенело взирающих на нее магов и объявила: - Всем пока! У меня свадебное путешествие...

Манускрипт – «Три кольца – бессмертным эльфам…» Хмм… Какое странное заклинание, – пробормотала себе под нос золотоволосая бретонка, которую можно было бы назвать хорошенькой, если бы правую скулу не пересекали две полосы старого шрама. Потрепанный кусок пергамента, найденный в очередном подземелье, стал предметом ее досужего любопытства лишь из-за затянувшегося безделья: ввязавшийся в очередной рейд Гильдии Бойцов нордлинг задерживался, вынуждая своих напарников наслаждаться принудительным отдыхом на лоне природы. Желания светлоглазого верзилы собственными шагами мерить болота Гнилотопья, да глотать напитанный малярийными испарениями туман напополам с гнусом ни бретонка, ни орк не разделяли. Поэтому отряду Гильдии пришлось отправляться вдесятером, и лишь поскучневший взгляд командира свидетельствовал о том, что он рассчитывал на иное число. Разумеется, неугомонная парочка была не в силах обойтись совсем уж без приключений, так что, пользуясь отсутствием недолюбливавшего подземелья северянина, наведалась в близлежащие айлидские развалины. Развеяться в кишащих личами и прочей нежитью казематах удалось на славу, а вот в остальном предприятие оказалось до уныния бесперспективным. Видимо, место это было мародерами нахоженное, так что на поверхность было вынесено буквально все, представлявшее маломальскую ценность. Пришлось довольствоваться оружием свежеупокоенной нечисти и изрядно пострадавшем от сырости и крыс обрывком пергамента. Впрочем, следует отметить, что два щербатых рубина, охранявшихся особо отвратительными и опасными личами-магами составили вполне приемлемую компенсацию за все понесенные авантюристами издержки. – С каких это пор эльфы бессмертные? – удивилась девушка, поворачиваясь в поисках ответа к своему спутнику – огромному орку зверского вида не без интереса штудировавшего здоровенный фолиант, на обложке которого затейливые киродиильские буквы складывались в помпезное: «История упадка Айлидской Империи», принадлежавший перу, если верить подписи чуть выше, некого Гиббонуса. – И почему семь – гномам, если двемеры – тоже эльфы? – Что такое ты там читаешь? – недовольно оторвался от чтения орк. – Аш назг… Так это же на нашем языке написано! А айлиды, если мне не изменяет память, орочьим не пользовались. – То, что это не бесценный памятник айлидской эпохи, я и сама как то догадалась. И да, я немного читаю на вашем варварском наречии. – Сама ты варварка! Кто у статуи недавно глаза пытался выковырять? Уж точно, дикое эльфийское отродье. – Так не надо было туда сапфиры вставлять! Да еще такие крупные… И мы гордимся тем, что являемся потомками от смешения людей и эльфов. А вот кто затесался в предки вашей расы, я просто боюсь предположить... Кстати, наши старейшины утверждают, что именно в жилах нашего народа еще течет кровь детей звезд. А альтмеры совершенно зря повторяют свои бесплодные попытки вернуть короля айлидов, – к ним он не имеет никакого отношения. – Ну-ну… – с сомнением протянул орк. – Впрочем, надо изучить этот вопрос: если не докажу твою принадлежность к расе самых зловредных эльфов, так хоть, может, доберемся до какой-нибудь недоразграбленной сокровищницы. Бретонка в ответ только расхохоталась, ткнув насмешника в живот. Увы, литой пресс с легкостью выдержал удар, так что в итоге смеялся уже орк, глядя, как она дует на отбитую руку. – Вот отращивают же себе некоторые… – с досадливым уважением протянула та. – Так все-таки, по вашим представлениям эльфы смертны или нет? – Разумеется, смертны. Как все, кто принадлежит Нирну. Дай посмотреть, что ты там с таким интересом битый час разглядываешь… Любопытно… «Девять смертным, чей выверен срок и удел» – здесь, скорее всего, автор намекает на аэдра, то есть на богов, коих, как известно, именно девять и которым поклоняются смертные расы. Трое бессмертных эльфов – уж не про Трибунал ли идет речь? Семь – гномам? Про верования двемеров сохранилось очень мало, но они едва ли поклонялись каким-либо богам или даэдра. Быть может, речь об основных науках этого странного народа? Про одно я вообще молчу. Звучит как бред одержимого манией величия принца даэдра… Постой-постой… Даэдра тут ни при чем. Дагот Ур! Конечно же, как я сразу не догадался. Что может лучше подходить в качестве «черного престола», как не вулкан, чьи склоны покрыты лавой и пеплом? Очевидно, это обрывок поэтического описания верований различных народов, составленный неизвестным поэтом нашего народа. Возможно, даже, что автор нашел свою смерть в тех развалинах, где ты нашла этот клочок. Жаль, у него был довольно таки свежий взгляд на предмет, который вы с эльфами успели изрядно запутать. Я бы с удовольствием прочитал бы продолжение. Его собеседница застыла, впившись глазами в загадочный манускрипт, хранивший, как оказалось, так много. – Действительно, жаль. Кстати, не понимаю я демиургов. Откуда такая привязанность к нечетным числам. Примись я за сочинение метафизических конструкций, то непременно начала бы так: «Четверо. Их всегда четверо…» – мечтательно произнесла она. – Ты не совсем права. Четные числа в нашем мироздании тоже вполне востребованы. Во-первых, не забывай, что Изначальных Сил или Стихий две: Ану и Падомай. Потом, думаю, следует тебе напомнить про восемь ступиц колеса, соответствующих восьми сферам Обливиона… – А цифра шесть не получила собственного сакрального значения? – Вот так сходу, пожалуй, не вспомню. Хотя не стоит забывать про Шестой Дом, Спящий Дом… – Ты о чем? – Да так, вспомнил кое-какие данмерские сказки. Не обращай внимания. Ученая беседа заглохла, чтобы смениться более приятными занятиями. Оглушительно стрекотали ошалевшие от стоящей в середине лета жары цикады, и так же оглушительно благоухал покрытый львиным зевом и васильками луг. В прозрачном, как горные ручьи, небе чертила хищные круги голодная пустельга, а одуревшее от собственного зноя солнце устало валилось за недосягаемую черту горизонта. В Арканском университете несколько профессоров с ужасом взирали на отвратительные выводы решения задачи о диагонали квадрата, следствия которой разрушат стройное здание науки рациональных чисел. До открытия чисел трансцендентных оставалось немногим более тысячелетия.