Надежда

[Marfa]

Конкурсный рассказик)

 

 

Выдержки из записей неизвестного жреца храма Альдруна:

 

«Вивек умер.

Эта новость шелестела по Альдруну, словно легкий ветерок, от дома к дому, от порога к порогу, от человек к человеку… Шелестела, словно легкий ветерок, предвещающий пепельную бурю. Все затихли в городе, точь-в-точь как зрители в имперском театре, ожидающие развязку напряженной и хитроумно закрученной пьесы. Хотя, на самом деле, никто наверняка не знал, действительно ли умер Бог-поэт, но слухи упорно толковали его исчезновение как гибель.

Так тихо миновала неделя. С каждым днем толпа, собиравшаяся у Храма в Вивеке, редела. Все больше людей отчаивались получить знак Божества. Я слышал, как даже самые преданные Трибуналу жрецы говорили: «Это конец Альмсиви. И конец того Морровинда, который мы знали».

И вдруг началась паника. Всеобщая истерика охватывала города и поселки, передаваясь все дальше и дальше, как мор, переносимый зараженными животными. Народ выбегал на улицы, падал со слезами у алтарей, которые больше не могли благословлять, осаждал в Вивеке храмовый комплекс так, будто жрецы и ординаторы прятали у себя пропавших Богов. Многие сетовали в те дни на Нереварина, веря, что не уничтожь тот сердце Лорхана, Альмсиви были бы сейчас здесь.

Больно говорить, сколько случилось в эти дни смертей, сколько было сделано непоправимого руками отчаявшихся, сколько пожаров вздымало к небу языки пламени, сколько выплакано слез, сколько выкрикнуто проклятий, сколькие простирали руки к небу в мольбе…

Страх воцарился в Морровинде….»

 

***

 

Айд Шелес, владелица небольшого поместья, находящегося неподалеку от Пелагиада, была нервной женщиной средних лет, неплохой хозяйкой и матерью троих детей. Соседи отзывались о ней как о порядочной и честной данмерке, чтущей традиции. Для них она являлась просто почтенной и благодетельной матерью семейства. Но мало кто вне круга близких Шелес знал, что Айд была к тому же фанатичной последовательницей храма Трибунала, имела склонность к нервным расстройствам и легко поддавалась чужому влиянию. Ее вообще мало кто знал. Лучше всех имели представление о Айд три ее дочери, и они-то понимали, КАК сломила мать смерть отца, и ЧТО изменилось в ней, когда она пришла три дня назад с прогулки.

Первой мыслью Мелед Шелес, когда та увидела мать, ссутулившуюся, с осунувшимся лицом и бегающим, загнанным взглядом, было: «Словно папа умер второй раз.»

В тот день, когда караван торговцев принес женщине весть, что ее мужа нашли мертвым на дороге, Айд так же тяжело села в кресло, и сидела, не произнеся ни звука, до глубокой ночи.

«Что же могло произойти такого?» - думала Мелед, сидя на полу, рядом с креслом матери, такой молчаливой и отрешенной, что становилось страшно.

- Что случилось, Мам?

Айд очнулась и посмотрела на дочь так, словно видела ее в первый раз. Девочке даже стало холодно от этого чужого взгляда.

- Вивек умер, Мель… Вивек умер… Альмалексия пропала, Сота-Сила больше нет… Так сказал бродячий проповедник. – Мать вновь смотрела в пустоту перед собой. – Он сказал, что теперь придут варвары из Скайрима и разорят наши жилища, и проклятые люди Имеперии построят на нашей земле свои нечестивые святилища, отпустят наших рабов и нас самих сделают рабами. Детей наших отдадут на заклание Девяти порочным богам, а те, кто выживет, будут просить милостыню у хаджитов и аргониан. Бедные, бедные мои девочки…

- Вивек умер?! Но… Он же Бог?

- Видимо, и боги смертны. На наше горе.

Больше в тот вечер мать не сказала ничего. Ни с кем не разговаривала она и на следующий день, и на день после следующего. Мелед, Айаре и малышке Шей уже начало казаться, что мать замолчала навсегда, когда к ночи второго дня лицо Айд просветлело. Словно та долго думала над чем-то и наконец-то нашла решение, казавшееся ей правильным.

На следующее утро сестры проснулись под бодрый перезвон кастрюль на кухне: Айд, опрятно одетая, весело готовила какое-то грандиозное блюдо.

- Ну-ка девочки, кто поможет маме приготовить праздничный пирог? – Подмигнула женщина входящим на кухню дочерям. – Слуг я сегодня отпустила, решила устроить нам маленький семейный праздник, поэтому никого лишнего быть не должно. Вот и приходится все делать самой. Ну, помощнички, за работу?

Звонкий смех Айре и Шей, сразу же запустивших ручки в огромную миску с тестом, мгновенно развеял тяжелую атмосферу, стоявшую в доме все эти дни.

«За окном светит солнце, и птицы поют, мама делает пирог, сестрички смеются. Разве намного хуже стало после смерти Вивека? Ничегошеньки в этом мире не изменилось» - беззаботно думала Мелед, перемешивая начинку в тарелке.

- А пошли, соберем цветов? На стол букет поставим! – шепнула Шей на ухо Мелед, когда все было уже почти готово. – Сделаем маме с дядей сюрприз!

- Почему бы и нет. – Согласилась девочка после короткого раздумья. Сестры незаметно выскользнули из кухни на улицу, пока мать отвлеклась: все-таки сюрприз так сюрприз!

- Вот этот, а еще вот этот… и вон тот слева. Ну, нееет, не этот, этот некрасивый, я же говорю, справа! – Шей вытянула руки, с зажатым в них букетом подальше перед собой и окинула свое творение оценивающим взглядом. Кажется, работа близка к завершению, осталась пара штрихов. - А теперь кто быстрее до дома! – Крикнула Шей и бросилась бегом, не дожидаясь, пока сестра выскажет согласие.

Когда они ввалились в кухню, раскрасневшиеся и запыхавшиеся, Айре и вернувшийся домой дядя Ранарк уже уминали пирог за обе щеки. Матери не было.

- Идите скорее, вы многое пропускаете, очень вкусный пирог! – Пробубнил дядя с набитым ртом, завидев девочек.

За окном грянул первый раскат грома. Солнце скрылось.

- Где вы пропадали, я вас обыскалась, нигодницы! – Айд появилась в дверном проеме так внезапно, что все вздрогнули. – О Боги, Ай, Ранарк, я же ПРОСИЛА вас не садиться за стол, пока все не вернутся! Я вас просила!!

- Извини, просто пирог так вкусно пах, что мы не устояли… - опешил дядя. На лице Айд то появлялось, то исчезало какое-то загнанное выражение, взгляд быстро перебегал от предмета к предмету.

- Мель, Шей, живо за стол! Быстрее, быстрее! – как-то испуганно скомандовала она, засуетилась, в спешке роняя тарелки.

- Хорошо, мам, я только букет в воду поставлю…

- Я сказала ЖИВО! – последнее слово мать буквально выкрикнула, торопливо нарезая пирог дрожащим в руках ножом.

- Ладно, ладно, как ска….

Слова Мелед прервал пронзительный вскрик Шей. Девочка обернулась и остолбенела….

Двое за столом больше не ели. Голова Айре закинулась назад, рука безвольно свисала, глаза были широко раскрыты и смотрели в никуда. Вся она как-то осела на стуле, словно небрежно брошенный мешок муки. Дядя же беззвучно бился в припадке, хватаясь за горло и немо крича, и, наконец, затих, упал со стула, потянув за собой со стола скатерть. Чашки и стаканы повалились на пол, разливая воду.

- Ай, Ай, очнись, Ай, что с тобой?! – трясла Шей за плечо сестру, но та не двигалась. Вскоре, за плачем и всхлипыванием, слов девочки стало уже не разобрать.

- Я же говорила: ешьте быстрее… - Устало, но спокойно вздохнула мать. - Держите скорее пирог, не заставляйте меня волноваться.

- Мама… дядя и Айре… они же умерли… какой пирог?! Они умерли, мама!! – прошептала Мель с ужасом глядя на мать, как не в чем ни бывало протягивающую ей тарелку.

- Да, и мы трое последуем за ними. Уже последовали бы, если бы вы не убежали за цветами. Ешь. Ешь хотя бы ты, Шей, подай пример своей непослушной сестренке.

Зареванная девочка отшатнулась от протягиваемого куска как от отравы. Хотя, это она и была.

- Мама, ты сошла с ума! Ты убила их! Они же мертвы, ты что, не понимаешь?! – Мелед встала между Шей и Айд, закрывая сестренку собой. Мысли в ее голове обрушивались бесконечным водопадом, и, казалось, норовили вырваться, разорвав череп на куски.

- Как ты разговариваешь с матерью?! – Задохнулась Айд. – Я хотела, чтобы мы ушли все вместе, хорошим летним днем, за сытным ужином, со светлыми мыслями, а ты все портишь!

Внезапно женщина с неожиданной силой оттолкнула старшую дочь и схватила Шей за руку. Прежде, чем Мелед успела что-либо сделать, она уже воткнула кухонный нож в живот девочки.

- Видишь, как мучительно приходится умирать твоей сестренке? – Со слезами кричала мать, перехватывая в руке окровавленный тесак. – Если бы ты не встала между нами…

Но Мель уже не слушала. Подхватив на руки стонущую, но все еще живую Шей, она побежала прочь, не разбирая, куда. Стол, стулья, корзины, печь… Все как будто выросло в размерах, стало гигантскими монолитами, встающими на пути, мешающими двигаться, не дающими убежать. В упавшей скатерти, словно в болоте, вязли ноги, тело дяди виделось непреодолимым препятствием… Мелед казалось, что кухня одновременно и увеличилась в размерах и сжалась, становясь похожей на бесконечный, многомерный лабиринт. И в этом лабиринте за испуганной девочкой, с истекающей кровью малышкой на руках, гналось страшное чудовище, а та все плутала и плутала, не находя выхода.

- Мель, помоги, больно!

Неожиданно выход нашелся. Он оказался зияющей черной дырой, ведущей в небытие… Мелед буквально кубарем скатилась по длинной лестнице, чуть не выронив Шей, и только тогда поняла, что это никакое не небытие, а всего лишь подвал, в котором они с сестрами столько играли раньше. Теперь девочка была на своей территории и знала, что делать дальше. Но чудовище не отставало, оно гналось попятам, тепло дыша в затылок запахом крови.

- Мне больно, сестренка, больно!

Обогнуть корзины, вправо за урны, переступить через мешки, по темноте пролезть за лестницу… Не бежать больше, теперь надо красться тихо-тихо. Чудовище не видит в темноте, ему нужен свет, но ты-то знаешь, куда идти!

- Холодно, Мелед! Почему мама так сделала?

Большая корзина. Открыть крышку. Посадить ребенка туда.

- Сиди тихо. Не звука, иначе она убьет тебя. Потерпи немного.

Закрыть крышку. Отодвинуть урну, залезть в нишу от нескольких вытащенных камней. Задвинуть урну назад. Сделать все это тихо.

Но особенно тишины и не требовалось: Айд, сообразив, что никогда не найдет дочерей в кромешной тьме подвала, пошла за свечей.

Мелед скрючилась в своем убежище как могла. Но все равно девочке казалось, что даже в темноте ее согнутая в три погибели фигурка буквально сияет надписью: «я здесь, найди меня!». Совсем близко, в корзине тяжело дышала, постанывая, Шей. Две минуты, три… Мель казалось, что за это время болезненное дыхание сестры заполнило весь мир, вытеснив все другие звуки, и теперь-то чудовище обязательно их найдет. Но вдруг появился еще один звук. Мягкий шелест шагов.

- Мелед, Шей, выходите, иначе мама будет сердиться!

Шаги приближаются. Прекратились. Это чудовище остановилось, чтобы посветить свечей в темный угол. И возобновились опять. Мягкие, крадущиеся, убийственно спокойные.

- А ну-ка прекратите играть в прятки! Я уже немолода для этого.

На кусочке пола, который видела Мель, заиграл теплый, оранжевый свет. Чудовище было прямо перед ней, но не видело ее. Дыхание Шей прекратилось, видимо, сестренка тоже почувствовала близость опасности, и замерла. А чудовище все стояло и стояло, стояло, казалось, целую вечность… Мель зажмурилась и принялась считать, как делала, когда ей снился страшенный сон. Добравшись до двухсот, он медленно открыла глаза…. Темнота. И тишина. Чудовище, похожее на мать, ушло. Мелед с трудом перевела дыхание.

- Шей, ты слышишь меня, Шей? Она ушла!

Но сестра молчала. Простенькое и слабое заклинание света, и девочка увидела, что вокруг корзины, в которую она спрятала сестренку, скопилась небольшая черная лужица. Темная жидкость, видимо, вытекла через прутья…

«Что это может быть? Мы же держим там только зерно…»

Мель посветила в корзину: сестренка спала, свернувшись клубочком. Спала… Внезапно девочка поняла, почему больше не слышно дыхания Шей, и что это за черная жидкость на полу…

Так Мелед не кричала никогда в жизни. Раз за разом, картина за картиной проносились перед ее глазами: дядя, хватающийся за стол, запрокинутая голова Айре, окровавленная Шей, пирог на столе, мать с ножом, и снова дядя и снова мать и снова Шей. Каждое видение вызывало приступ невыносимой боли и отчаянья, выливавшийся в вопль, слезы заливали глаза, било в судорогах тело. Но самым болезненным было то, что только теперь девочка до конца осознала то, КЕМ на самом деле было чудовище с мягкими шагами и кровавым дыханием. Это не помещалось в голове, как не может море поместиться в графине для воды.

Дверь подвала хлопнула. Мель зажала рот руками и скорчилась в своем убежище. Безумно хотелось кричать дальше, хотя как-то вылить из себя этот переизбыток понимания и непонимания. Но нельзя. Иначе последуешь за дядей и сестрами.

Но мать не вошла. Видимо, хотела то ли собраться с силами, то ли подождать, когда дочь выйдет сама.

Мель тихо сидела в нише, не смея пошелохнуться, размять затекшие руки и ноги. Тело немело все больше и больше… Вскоре время и боль перестали иметь значение. Год, неделю, вечность или месяц сидеть так в темноте – какая разница? Значение имел только страх, который накатывал, словно прибой. Страх словно пропитывал воздух, делая тот вязкими густым.

Болезненную полудрему девочки прервали звуки голоса.

- Мель, я знаю, ты не понимаешь. Я объясню.

Голос, убаюкивавший ее в колыбели, голос, рассказывавший ей сказки. Голос убийцы.

- Пойми, доченька, я делаю это ради нашего же блага. Трибунала больше нет, доченька, больше некому защитить народ Морровинда! Больше некому защитить нас. Норды Скайрима готовятся напасть, так все говорят. Экспансия Империи продолжится… они захватят нашу родину, доченька! Мы долго были здесь хозяевами – теперь станут хозяевами они. У данмеров нет будущего… Нас закуют в кандалы и отправят работать на наши же эбонитовые шахты… Я сделала все это, чтобы уберечь свою семью, спасти нас всех от грядущих бед…. Я не хочу видеть своих дочерей в презренной нищете. Потому что я люблю вас, и не хочу, чтобы вы страдали… - Мать плакала.

Мель не слушала. Темнота перед ее глазами расступалась, сменяясь темнотой же, раздвигались занавесы реальностей, вселенная сузилась до размеров небольшого темного подвала в данмерском поместье. Тут было все: звезды в рассыпанной горстке соленого риса, планеты-овощи, уютно уткнувшиеся друг в друга на полке, было даже огромное светило – свеча в руках матери. И всей этой вселенной владел сейчас Шигорат. Что делает Мель? Не важно. Важен результат. Хочется света. Усталость от темноты навалилась на грудь, как гиря.

- Да пойми ты, наконец, что нас ждет! Наших девушек отдадут в имперские форты казарменными шлюхами! Или ты хочешь этого, а?! Хочешь ублажать солдат и идти поздно ночью, на несгибающихся ногах, в полуразвалившуюся лачугу, которая станет твоим домом?! Ты этого хочешь?!

- Я хочу жить.

Тяжелый удар серебряного подсвечника обрушился на голову женщины. Та отпрянула, схватившись за рассеченный лоб, уронив свечу на кучу тряпья.

Через час, прибежавшие на зарево хозяева ближайших поместий, увидели старшую дочь Айд Шелес, стоящую перед пылающим домом.

Огненный цветок жадно простирал свои светящиеся лепестки к ночному небу, разбрасывая вокруг искры-пыльцу. Незабываемое зрелище.

Мелед прислушалась: только гудение пламени и треск рушащихся балок. Мать больше не колотит в запертую дверь подвала. Хорошо.

«Достойный погребальный костер будущему Морровиндского народа»

На вопрос взволнованных соседей о том, что случилось, она, смеясь и плача, отвечала:

- Вивек умер!

 

****

 

«За эти дни я видел столько боли и слез, что, казалось, ничего хорошего быть уже просто не может. Но сегодня утром, идя по пустынному Альдруну, и глядя на чистое небо, я вдруг вспомнил, что оно теперь всегда будет таким! Не будет больше моровых бурь, только чистое-чистое небо.

На пороге чьего-то дома стояла парочка, держась за руки, и так же любуясь рассветом. Их лица были спокойны и светлы. И в их глазах была… надежда»

[Иннельда]

Как и было обещано, победившее в конкурсе произведение перенесено в Избранное.