Sancta Agdistra

Предисловие Адриана Оливиуса, Храм Зеро:
Несмотря на то что Агдистра лишь одно лицо из длинного ряда местночтимых святых Киродиила, история этой личности уникальна. Хотя анализ текста указывает на то, что тот был написан во времена восстания Алессии, сказать, насколько правдив изложенный в нем рассказ, весьма затруднительно, даже если ограничиться рассмотрением утверждения, что речь идет преувеличенном описании малозначительного бунта, возглавляемого неким евнухом. Тем не менее, истинна эта история или нет, она могла быть весьма вдохновляющей для многих нибенейцев с восточных рубежах айлейдской империи. Те, прослышав об успехах Королевы Рабов на далеком западе, возжаждали героя или героиню, что обитали бы поближе к их дому. И даже если история Агдистры была лишь тенью истории Алессии, лучшим выходом для нибенейцев было убедить остальных в обратном, уравняв этих двоих.

В некоторых отдаленных районах Агдистра до сих пор почитается как местное божество, покровительствующее детям и деторождению.

Он родился в рабских загонах Малада и не имел имени, как и многие другие, пребывавшие под пятой айлейдских королей-чародеев. Так называемым «владыкой» тех мест был Ойдарит, чье имя записано только ради того, чтобы предать его проклятию, что стало намного проще теперь, когда люди перестали быть рабами, обреченными на тишину и переговоры только с помощью языка жестов. Ойдарит выделялся жестокостью даже среди своей отвратительной расы и был настолько уверен в своем превосходстве, что даже не озаботился обнести рабские загоны стенами. Рабы спали на грязной земле под открытым небом, которое призывало их к свободе.

Но если они пытались сбежать из этого неогороженного свинарника, то на далеких границах Малада натыкались на межевые знаки, испещренные знаками подчинения, которые вынуждали беглеца глядеть на них, снова и снова переживая сцену своего порабощения. Позже бежавшего находили досужие айлейды. Для этого они избивали другого раба, нанося ему беспорядочные на первый взгляд удары до тех пор, пока тело несчастного не становилось составленной из кровавых полос картой джунглей, метнув дротик в которую эльфы определяли местонахождение бежавшего. Когда жертва переставала быть полезной, уже оторванные полоски плоти делали раба более подходящим для художественных пыток, продолжавшихся до гибели жертвы от болевого шока или, в зависимости от прихоти господ, даже дольше, если айлейды находили, что тело украсит скульптуру из плоти или диораму. Когда тление начинало отвращать даже их, тело измалывали в муку, засыпавшуюся затем в корыта, из которых ели другие рабы. Что же до беглеца, то его свежевали заживо, и его кожа становилась кошмарными пеленками для новорожденных людей.

Но даже эти зверства бледнели перед более изощренными пытками, ибо презрение Айлейдов к человеческой плоти, которую они считали достойной лишь мучений, не мешало им наблюдать за нанесёнными ранами, останавливая кровь, но не боль. Иной раз они гадали по внутренностям еще живых рабов ради пустячных вопросов вроде прогноза погоды на завтра, из-за которых не стоило тревожить священных попугаев авгуров. Но чаще всего жертвы использовались для игр наподобие тех, для которых нужен кубик и в которых органы сравниваются друг с другом, а наградой служат монеты и кусочки магических чёток.

Здесь мы прервем рассказ об извращенности айлейдов и безнадежности положения людей. Среди рабов распространились слова миссионеров с запада, изложенные языком жестов.
Слова говорили об Аль-Эш, звезде, поднявшейся над землей, чтобы осветить путь к свободе. О символе движения, незнакомого рабам, жестикуляция которых позволяла сказать только, что речь идет о чем-то запретном, но желанном. Наиболее точно эту идею выражали стоны и вздохи, которые приглушенно звучали в редкие, украденные минуты уединения мужчин и женщин или разносились окрест во время пополнения численности рабов, когда ритм движения чресел регулировался ударами кнута. Временами эти же звуки срывались с губ предвестниками большей боли.

Возлюбленная Аль-Эш оставалась далекой, но манящей надеждой, воспеваемой в безгласных гимнах, когда из губ рабов рвались смоченные в слезах неслышимые мольбы, перемежающиеся крещендо, исполняемым сменой выражения лиц. Эта практика со временем исчезла, но ее остатки сослужили хорошую службу, когда переговоры перешли в стадию многозначительных улыбок и натянуто дружеских лиц; это было тогда, когда захлебнувшаяся в крови война сменилась хрупким перемирием, вызванным серебряными зубами [мечей], которые позже были расплавлены и воссозданы в формах, приятных Зенитару.

Сказывают, что, когда люди собрались на одном из этих молчаливых бдений и лбы их были испещрены морщинами напряженной молитвы, они узрели образ Аль-Эш, объяснимый триедино. Тогда взор доселе безымянного раба вспыхнул осознанием его истинной природы. Он снял набедренную повязку и лишил себя мужественности, ибо та была воплощенным препятствием на его пути. Он отбросил ее прочь, а затем голосом, сладкозвучным, как музыка, вымолвил: «Это — я»! И он стал ей, совершенной во всем.

«Вот дыхание, и любовь, и красота, и угроза, — сказал один из стариков, и пальцы его запинались, показывая знаки. — Вот женщина, взошедшая к вершине, освобожденная своей жертвой, которая — единственный путь». Затем глаза его закатились, из носа потекла кровь, и он упал навзничь мертвым.

Таково было явление Агдистры, позже — святой Агдистры Вдохновляющей, поскольку известна она помощью в преодолении трудностей и поддержкой тех чад, кто перед лицом угрозы лишен другой помощи. Она же — святая Агдистра Дарующая, поелику земля родит плоды ее благословением и в том месте, где кровь из ее раны коснулась земли, выросла виноградная лоза, покрытая гроздьями спелых ягод.

Все, кто встречал ее, были ошеломлены ее красотой, но более всех — владыка Ойдарит, ибо, когда он увидел ее, в его взоре умерилась жажда крови. Сказано, что он отвел ее в свои покои, где они разделили нежную страсть. Однако хоть он и взял ее, но никогда овладел ею. Когда они миновали высшую точку, все еще тяжело дышавший после любовных стараний Ойдарит вырезал себе сердце и возложил его на серебряное блюдо в её честь и к её ногам, после чего расстался с жизнью. Адгистра съела сердце, и белый камень айлейдских домов поглотил своих хозяев, дав свободу торжествующим людям. А затем и камень был пожран джунглями, но входы в подземные склепы Айлейдов остались, и их мертвецы могут служить подтверждением этой истории, таким же немым, какими когда-то были люди.