Предисловие. "Белые мыши" - это спонтанная авторская попытка переосмыслить историю о всемирно известных мышах Пинки и Брейне, поместив ее в антураж детективно-приключенческого жанра. Посмотрим, что из этого может получиться. Произведение не для широкой публики, ибо копирайты Спилберга еще никто не отменял. Но, в то же время, ваши комментарии приветствуются и будут приняты к сведению. Поехали... Интро Когда пропадает зрение, первое, что ты чувствуешь - страх. Страх перед тем, что обещания врачей, на которые ты привык не обращать внимания, оказываются правдой. Ни один зрячий не понимает истиной красоты окружающего его мира, пока не начинает терять связь с ней. Первой пропадает возможность различать картинку на далеком расстоянии после смены освещения, скажем, выхода из полутьмы лаборатории на яркий солнечный свет. Поначалу заметить перемены тяжело, но через некоторое время ты непроизвольно ловишь себя на мысли, что не можешь различить лицо стройной блондинки на противоположном конце улицы, а яркая рекламная растяжка над магистралью смазывается в хаотичные цветные разводы. Вот тогда тебя и прошибает холодный пот. Липкая, насыщеная волна страха поднимается откуда-то из живота и неспешно растекается по замершему у оцепенении телу, заставляя волосы на руках вздыбливаться, словно наэлектризованные. В голове лихорадочно снуют панические мысли "Может ничего, может еще обойдется..." И все-таки, согласиться на участие в исследованиях меня вынудил вовсе не страх, хотя и он, без сомнения, сыграл немалую роль. Основная же причина этого рискованного поступка в данный момент сидела рядом со мной и шумно, пуская пузыристые слюни, обсасывала палочку экскимо. Пинки. Когда я пришел в себя, это было первое, что я увидел. Надпись «Pinky», розовыми каракулями по черному полотну футболки. Рыжие, свалявшиеся волосы, хохолком торчащие на макушке, усыпанное веснушками скуластое, чрезвычайно худое лицо, огромные голубые глаза с полным хаосом чувств в глубине . Увидев, что я пришел в себя, он засмеялся каким-то дерганным, икающим смехом, затем протянул руку к моему носу – но тут же отдернул и испуганно отполз в коридор. Врачи помогли мне восстановить картину произошедшего, однако по сей день я помню все словно в густом тумане. Все начиналось как обычно – пьянка до безумного угара, драка с ненормальными аризонскими реднеками, разбитые в кровь губы и выбитое окно в баре, за которое еще предстояло расплатиться. Когда мой пикап трясся по ухабам пригородных дорог, я уже находился в полубессознательном состоянии, приняв в качестве обезболивающего початую бутылку виски и основательно проблевавшись в придорожной канаве. Очевидно, мне просто захотелось проветриться. А как еще объяснить тот факт, что меня пулей вынесло сквозь лобовое стекло после того, как запыленный автомобиль с треском влетел в столб электропередач, разогнавшись под девяносто миль в час? По иронии судьбы, Пинки был единственной живой душой на многие версты окрест. В реанимации мне рассказали, что именно он вызвал скорую по моему сотовому, оттащил двести фунтов безжизненного, истекающего кровью тела подальше от полыхающей тачки и даже умудрился неумело перевязать некоторые раны обрывками моей рубашки. Весьма неплохо для умалишенного, а? Я не знаю, что именно с ним не в порядке. Он не похож на дауна, у него нет признаков нарушения координации. Большую часть времени он ведет себя как ребенок в теле двадцатилетнего, но иногда становится убийственно серьезным. И он ненавидит насилие. Пинки-придурок, Пинки-дегенерат обладает поистине золотым сердцем. Он являет собой классический пример "хорошего парня", самого редкого зверя в наш ублюдочный век. В этом мире наблюдается резкий дефицит хороших парней, буквально с того самого момента, когда первая обезьяна взяла в руки палку и проломила ей череп соседа. Их никогда не было много, романы о рыцарях в сияющих латах отдают невероятной пошлостью пополам с художественным юмором. Знавал я одного рыцаря. Он рассекал по пыльным дорогам мегаполиса на своем сверкающем серебристом коне, носил самые дорогие и, следовательно, совершенно безвкусные камзолы, трахал на шелковых перинах невероятное множество дорогих и уцененных принцесс и таскал за собой свиту в лице мордоворота-телохранителя и тощего пидорковатого оруженосца-секретаря с маслянистыми мелкими глазенками. Да, это был правильный и в общем то неплохой воин без страха и упрека, настоящее украшение для любого званого приема или турнира ночных гонщиков. Но если бы на его глазах трое вонючих негров избивали мальчишку-секретаря или кого-то из так называемых "системных партнеров" - этот холеный качок не сдвинулся бы с места. А вот Пинки бы вмешался. И кинулся бы в драку, брызгая слюной и тонко, пронзительно завывая. Он умеет забывать о собственных тараканах, когда на его глазах кого-то избивают до полусмерти. Вот так и вышло, что я стал обязан этому сукиному сыну жизнью и взял на себя роль няньки. Это было не просто - но пока я справляюсь. *** Нас собрали перед главным входом. Три десятка человек, самая разношерстная компания, что я видел в жизни. У каждого в руках был мятый буклетик «ACME Industries», лица растерянные, напряженные. Ни одного дорогого костюма или наручных часов с брильянтами на холеном женском запястье – мелочь, а приятно. Хотя этого следовало ожидать, вряд ли директора и президенты компаний будут участвовать в бесплатных программах медицинской помощи. Кто-то пришел в спецовке, большинство нарядилось в джинсы и легкие ветровки. Были и откровенные бродяги, в грязных кедах и рваных рубашках. Интересно, как они здесь оказались? Помню, в центе нас заставили заполнить анкеты, и уж конечно там были графы «Род занятий» и «Место проживания». Я представил себе, как такой вот гнилозубый, отдающий дохлыми собаками тип старательно выводит «Менеджер по добровольной сортировке бытовых отходов»… Наконец вышла молодая, пухленькая брюнетка в белом халате, построила нас в шеренгу и попросила проследовать за ней. Я шагал по асфальтовой дорожке, глазея по сторонам на ухоженный сад, прогуливающийся персонал и больных, секьюрити в черных майках и бронежилетах. Нет, подобные учреждения, вроде нависающих над нами стеклобетонных кубов «Лаборатории ACME», не предназначались для людей «низшего сорта». Может быть, корпорация решила заняться благотворительностью? Сейчас многие крупные фирмы избавляются таким образом от грязных денег, попутно зарабатывая себе репутацию. В любом случае, надо бы потом попытаться разговорить местную обслугу… Это не руководство, а такие же люди, как мы с вами, которые обожают чесать языком и поносить свое начальство. Наконец мы вошли внутрь, и нас оставили неловко переминаться с ноги на ногу в просторном зале на первом этаже. Шедший впереди меня негр в вязаной цветной шапочке и с торчащими во все стороны дредами обернулся и протянул руку. Я с опозданием пожал ее. - Крис Сноуболл, брат, будем знакомы. - Калеб. Калеб Брейн. - Брейн? Ты что, шибко умный? - Был когда-то, когда в четвертом классе учился. С тех пор и прилипло. Зубы у Криса были, как и у всех черномазых, отменные: крупные, белоснежные, такими можно кости грызть. Но два верхних резца чуть заметно выступали вперед, придавая его спокойной улыбке немного нелепый и даже трогательный оттенок. Он заметил, что я разглядываю его зубы, и засмеялся. - Да, меня тоже Хомяком со школы дразнили. Но ты лучше зови – Снежок. Не подумай, что я к тебе в друзья набиваюсь, или твой дружок мне приглянулся – он кивнул в сторону отрешенного Пинки – но мне здесь как-то неуютно становится, словно на другую планету попал. Так что будем держаться друг друга, идет? Я кивнул. Отчасти потому, что был с ним согласен, отчасти потому, что Снежок производил приятное впечатление спокойного и уверенного в себе парня, без лишнего гонора и показухи. Собственно, и важничать ему было нечем – одет он был более чем скромно, из всех драгоценностей был разве что шнурок на шее с деревянным листочком конопли. В этот момент нас повелительно окликнул солидный врач с выбритым наголо черепом, и мы нестройным шагом поплелись на его зов, как стая новорожденных утят за своей мамкой.
